— Салва, передай это дело Лоренцини. Ты сейчас никуда не годишься. И возвращайся пораньше. Я накормлю тебя обедом, а потом ты посмотришь новости и вздремнешь часок на диване.
Он ничего не ответил, только посмотрел на нее с безмолвной мольбой.
— Я обещала Тото укоротить ему джинсы, так что ты составишь мне компанию. А теперь иди прими душ и надевай форму, а то ты прямо сам на себя не похож.

Надев форму и снова обретя сходство с собой, инспектор отправился на службу и занялся разбором бумаг, за каковым занятием его застал Лоренцини, явившийся, чтобы помочь шефу завершить «это дело».
Лоренцини, войдя и усевшись, потребовал информации о подробностях самоубийства. Он ничего не услышал. И не брезгливость или душевное потрясение инспектора были тому виной. Просто он не мог сейчас ни на что отвлекаться. Он не знал, как он доберется туда, куда собирался, знал только, что добраться необходимо и что времени осталось мало.
Потребовалась помощь Лоренцини.
— То есть вы отказываетесь верить — даже после того, как он покончил с собой, — что он лгал о болезни своей матери и пытался скрыться?
— Я не вижу смысла в том, чтобы верить или не верить.
— А как же факты этого дела? В них вы тоже не видите смысла?
— Факты очень важны, но трактовать их можно по-разному... Теперь мне известна еще одна дата, кроме двадцать первого мая, когда Перуцци видел ее в последний раз. Девятое мая. По словам ее друга Тошимицу, в это день она была записана на аборт.
— Значит, надо проверить больницы. Записи у них остались, даже если она не явилась.
— Да. Она не могла пойти на это, потому что любила его. Что она, наверное, пережила между девятым и двадцать первым мая... У меня мало времени. Я хочу во всем разобраться до похорон. Для его матери это ужасный удар. Потеря единственного сына, самоубийство, обвинение в убийстве.
— Смерть искупает преступление.
— Но только не для нее. Газетчики быстро сумеют сложить два и два.
— А вы?..
Уж не хочет ли он сказать: «А вы не сумеете»? Ладно, не имеет значения.
— Вы понимаете? У нас нет времени.
— Если вы хотите, чтобы я занялся проверкой больниц, то я, конечно, готов.
— Да. И помогите мне. Мне нужно найти...
— Того, не знаю кого.
— Да. Мне нужны другие факты, возможно, другие даты.
Он в упор смотрел на Лоренцини, пока не придумал более внятного объяснения тому, что ему было нужно. Он не мог просить ничего конкретного, потому что не знал, что он ищет, но знал, что Лоренцини должен это достать. Он смотрел упорно, настойчиво. Этот сердитый до жалости взгляд означал, что он у цели.
— Ну... даты — это уже кое-что. Я не уверен, что у меня получится из воздуха достать подозреваемого, но факты могут послужить алиби для Эспозито, учитывая, что мы фиксировали все его передвижения. Если вы беспокоитесь только о его матери, то этого хватило бы, не правда ли?
— Не знаю...
— Понятно. Вы хотите засадить за решетку вашего призрачного подозреваемого.
Инспектор на мгновение задумался, глядя мимо Лоренцини на карту на противоположной стене и на маленькую безымянную пьяццу.
— Да, — произнес он наконец. Он не мог объяснить даже себе, отчего в его душе порой рождается потребность защитить того или иного человека. — Вы правы. И хорошо бы для начала доказать невиновность Эспозито. Только Форли не может установить точную дату смерти. Вода, рыбы...
«Потому что у меня нет лица», — снова послышался ее голос, такой холодный и печальный. Опять он не мог вспомнить ее имени! Она была просто «японской девушкой». Кошмар продолжал преследовать его. Он был более реален, чем происходящее вокруг. Надо стараться вслушиваться в слова Лоренцини.
— Надо сопоставить данные Форли с датой, когда Перуцци видел ее в последний раз. Если Эспозито был в тот день на дежурстве, то все его передвижения — вызовы на происшествия и прочее — зафиксированы. А девушка погибла днем — вечером в сады ее не пропустили бы.
— Да.
— Нужно спросить у Перуцци. Если она двадцать первого ушла из мастерской примерно около семи, то сады Боболи были уже закрыты; значит, она погибла на следующий день, и данных Форли будет достаточно. Я проверю график дежурств и разыщу все отчеты, где указано имя Эспозито.
— Хорошо. Спасибо.
— Итак: данные Форли, рабочие часы в Боболи, передвижения Эспозито. Если из этих фактов можно извлечь алиби, то я вам его добуду, но если нет... Сады так близко отсюда, и если Эспозито отсутствовал хотя бы полчаса...
Лоренцини поднялся.
— Подождите! — словно бы очнулся инспектор. Надо его задержать. Он еще ему нужен. — Я хотел узнать, как там... — Что — как там? Нужно его задержать. В его усталой голове закружились картинки, калейдоскоп бесполезных образов: рабочий с тележкой в клубах сигаретного дыма, эта мегера со своей сумкой и ее криво накрашенные глаза, расписание нарядов для дежурства на матче по средневековому футболу, Нарди... — Нарди.
— А что с ним?
— Ничего. Я все это взвалил на вас. Просто хотелось узнать, как у него дела.
— О, там все тихо. Кажется, я докопался до сути проблемы. Я говорил с мясником и с соседями.
Продолжай говорить... Продолжай... Как все путается у него в мозгах! Он был такой умный, а теперь его мозги...
— В общем, есть одна женщина — я не знаю, знакомы ли вы с ней, она вовсе недурна собой. Она не похожа на обычную местную домохозяйку, а скорее на Клаудиу Кардинале, которая играет роль домохозяйки в кино, если вы понимаете, о чем я. Смешно, но ее зовут Клаудиа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58