— Очевидно, это как раз тот этикет, который мне не знаком, — отозвался Аркамон. — Этикет кулачных боев и поединков с поножовщиной.
— Устраивая поножовщину, глупо отрицать, что…
Конана прервали: на поляну явились хозяева дома и с ними Рувио, а сзади бежала служанка Ильвара. Щеки ее горели: она, кажется, опоздала или провинилась и получила выволочку от господ.
Конан впервые увидел Нэнд — мать Майры. Нэнд была одного роста со старухой, может быть, чуть пониже. Румянец на ее щеках увял, глаза потускнели, но на губах постоянно блуждала рассеянная улыбка. Она выглядела как человек, погруженный в тихий транс, почти незаметный для окружающих. Конан сразу проникся сочувствием к этой несчастной женщине.
Ларен пытался держаться бодро.
— Прошу всех к столу! — объявил он, делая приветственный жест. И обратился к старухе: — А вы, дорогая, хорошо ли отдохнули? Вчера вы выглядели чрезвычайно уставшей после долгой дороги. Я не могу выразить, как рад, что ваше родственное участие привело вас под мой кров.
"Неплохо держится для человека, у которого умерла дочь и рехнулась жена, — подумал Конан. — Что ж, сегодня его ожидает еще одно потрясение… Надеюсь, это излечит бедняжку Нэнд".
Конану трудно было представить себе киммерийскую женщину, которая сошла бы с ума таким образом. Тихое сумасшествие? Никогда! Киммерийцы не могут позволить себе подобной роскоши. Они постарались бы восполнить урон — усыновили бы кого-нибудь… Впрочем, кажется, именно о возможности усыновления и спорили вчера несостоявшиеся женихи Майры.
Конан незаметно вздохнул. Если цивилизованные люди частенько недооценивали «недотепу-варвара», то и сам варвар, хитрый, скрытный и ловкий, нередко недооценивал "цивилизованных неженок".
Что ж, тем приятнее будет одержать верх над достойным противником — и вернуть радость достойным людям.
— А кстати, — брякнул вдруг Конан, хотя никакого разговора за столом пока что не велось и никакого «кстати», соответственно, быть не могло, — ваша пропавшая дочка, Майра…
Ларен поперхнулся.
— О чем вы говорите? — прошептал он, указывая глазами на улыбающуюся Нэнд.
— Я говорю о том, что вы считаете свою дочь умершей, и совершенно напрасно, — сказал Конан. — Это самая большая ошибка, которую могут допустить родители. Ну, не считая неудачно устроенного замужества, конечно…
— Объяснитесь! — потребовал Ларен, видя, что угомонить бесцеремонного телохранителя старухи не получится.
— Да уж объяснюсь! — сказал Конан.
Краем глаза он видел, как Эригона, взяв хлебец, потянулась к вазочке с вареньем.
— Кром! Нет! — взревел киммериец и, выхватив вазочку из-под носа у старухи, швырнул на землю. Варенье растеклось по траве.
Служанка Ильвара застыла в ужасе. Она переводила взгляд с Конана на своего хозяина, как бы решая, кого же ей бояться больше.
Ларен встал.
— Что происходит?
— А что? — сказал Конан развязно. — Разве происходит что-то неожиданное?
— Вы перешли все границы, — вмешался Рувио. — Вы должны покинуть этот дом, вы… вы грубиян!
— А вы — болван, поэтому заткнитесь! — рявкнул Конан. — Ваша дочь пропала, господин Ларен, она пропала, и вы не сумели ее отыскать! Вы даже не сумели понять, что она не умерла!
Ларен задрожал и сел, как будто ноги больше не держали его. Старуха смотрела бессмысленным взглядом то на Конана, то на стол, то на траву, где заманчиво краснело пятно разлитого варенья. Потом с хлебцем в руке полезла к лужице, чтобы все-таки угоститься.
— Возьмите мед, — сквозь зубы произнес Аркамон. — Что за ребячество! Где вас воспитывали? Вас учили подбирать с пола?
— Я не люблю мед, — сказала старуха.
Конан испустил громкий боевой клич.
— Конечно, она не любит меда! Рувио! — Он метнулся к молодому человеку и схватил его за плечи. — Рувио! Браслет!
— Какой еще браслет? — пробормотал Рувио, глядя на внезапно обезумевшего киммерийца с откровенным страхом.
— Тот, который подарила вам Майра! Где он?
— У меня на руке, как всегда. Я ведь говорил, что не расстанусь с ним, пока Майра живет в моем сердце.
— Покажите!
Рувио молчал, недоуменно взирая на Конана.
— Снимите его с руки, недоумок! Живо! — ревел Конан. Он бесился, видя, как медлят все эти люди. Они что, не понимают, что теряют драгоценное время? Да, кажется, не понимают.
Конан схватил Рувио за запястье и сам сорвал с его руки браслет. Затем вынул из поясного кошеля свой и швырнул его на стол рядом с браслетом Рувио.
— Видите?
Конан, тяжело переводя дыхание, смотрел то на одного сотрапезника, то на другого.
Старуха опять надула пузырь, который со звоном лопнул. Бородавка на ее губе лоснилась от слюны.
— Два браслета, — сказал Ларен. — Какое отношение они имеют к судьбе Майры?
— Один Майра подарила Рувио в знак любви. Другой — мне, в знак признательности. Они одинаковы.
— У Майры действительно был такой же браслет, как и у меня… Это были как бы звенья одной цепочки. Мы ведь еще не были помолвлены официально, поэтому не обменивались кольцами. Майра и придумала…
— Нечто вроде наручников, — фыркнул Конан. — Изобретательная девушка.
Лопнул очередной пузырь на губах старухи. Она размазала слюну по щеке пальцем, посмотрела на Конана, склонив голову набок, как птица, и произнесла:
— Бульк!
Конан только отмахнулся.
— Молчите уж!
— Бульк! — не унималась старуха. — А осы-то сдохли.
Конан глянул туда, куда она кивала подбородком. Другие тоже невольно перевели взгляд. Липкая лужица варенья, растекшаяся по траве, вся была покрыта дохлыми насекомыми.
— Что это? — пролепетала Ильвара, отступая назад еще на несколько шагов.
Конан мельком посмотрел на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13