Юмор никогда не покидал его, и в тот раз, помнится, в голове мелькнуло вполне здравое соображение, что присутствие Таниной мамочки пришлось бы очень кстати, но исключительно для того, чтобы помочь ему самому выбраться из поистине стальных тисков ее дочери.
Да, много чего повидала, но еще больше наслушалась та старая арбатская коммунальная квартира, в конце длинного коридора которой в двух комнатах с роялем проживала со своей полуглухой, на ее же счастье, теткой — Бетховен, говорят, ей еще кланялся! — некая подраставшая соплюха Ирка Фроловская. Уж она, конечно, прослушала всю программу — слух-то, чай, музыкальный! Подрастала, передового опыта наверняка набиралась, пока… Но это уже другая история — о том, как Фроловская однажды стала Турецкой. И вероятно, ничего не забыла, хотя и делала вид, что смирилась с прошлым: мол, кто старое помянет, тому… и так далее.
Ну а с Таней вышло по принципу: если, как давно замечено, не бывает худа без добра, то есть какая-то закономерность и в том, что ситуация нередко складывается с точностью до наоборот. Короче говоря, Турецкий стал первым и, вероятно, единственным, пусть уже и не самым посторонним для Тани человеком, кого она посвятила в свою сокровенную тайну. А предметом ее безумной любви — неплохое, однако же, признание посреди бурной ночи! — оказался сокурсник Сергей Монахов. У того же, как знал, естественно, от Сережки, своего дружка, Саша, в это время вовсю развивался роман с Наташкой, девушкой блонд с третьего курса. Вот же напасть!
Танино признание было абсолютно искренним, со слезами, почти истерикой. Да, действительно та еще ситуация! Наиболее, конечно, пикантным во всей этой истории было то, что Александр искренне не понимал, чем он еще, кроме уже содеянного с большим, надо отметить, удовольствием, мог бы помочь, ну, условно говоря, девушке в ее немыслимых душевных страданиях. Он… растерялся. Закономерно возник вопрос: «А как же… это?» Он имел в виду себя, все еще пребывающего в объятиях более чем странной любовницы — так он предполагал на будущее. На что она, отрыдав и успокоившись, отпустила его наконец и рассудительным тоном ответила: «А разве я тебя чем-нибудь обидела? Или оскорбила, унизила? По-моему, наоборот, ты удовлетворен, и я с тобой получила потрясающее физическое наслаждение. Если хочешь еще, пожалуйста, мне тоже очень приятно».
А вот как раз «это» ее волновало меньше всего: как говорится, мухи и котлеты пусть будут отдельно. Ну, переспали, удовлетворили свою пылкую страсть, это вполне нормально, но к истинной, высокой любви отношения не имеет. Тем более к такому чувству, которое она испытывает к Сереже! И что оставалось делать Турецкому? Перетаскивать даже самую приятную часть груза, предназначенного Монахову, на свои плечи он не собирался, да Танечка, умница такая, этого варианта, оказывается, и не предлагала, слава богу. Она была уверена, что Сашка, именно потому, что он близкий друг Сережи, поймет ее правильно и никогда не предаст. Она думала уже об этом и только потому приняла сегодня… нет, вчера вечером его приглашение пойти с ним в кино. И даже заранее предвидела, как будут развиваться у них с Сашей события. Ну, надо же! Расскажи кому, нипочем не поверит…
Она долго объясняла ему про себя в ту ночь. Рассказала, как уже давно и четко отделила главное в своей жизни от второстепенного, ну, те же котлеты от мух, и что основное у нее теперь — это Сережа и ее собственное будущее, мыслимое исключительно рядом с ним. А еще Турецкий убедился, что пылкая девушка, избрав его поверенным в своих чувствах столь необычным образом, или способом, действительно искренне рассчитывала на его заинтересованную, дружескую помощь. Одним словом, уговори его, сделай что хочешь, но уговори, объясни… «А об этом, — возвращалась она к его по-прежнему недоуменному вопросу, — Сереже категорически не следует знать!» Зачем же, признаваясь, к примеру, в любви, описывать при этом естественные функции организма? А ведь логично, черт побери! Умная, хм… девушка!
Да, необычным, мягко говоря, было ее признание. Но Александр тогда же не стал записывать свои соображения по этому поводу и ее речи в начинавшийся дневник, как-то показалось не очень удобным. Перед собой, разумеется.
А вот ее просьбу он выполнил и с Сережкой поговорил. Тоже прелюбопытный состоялся разговор.
Монахов ужаснулся. Как, и эта?! Оказывается, ему уже несколько сокурсниц сделали лестные предложения, догадываясь, что Сергей наверняка при распределении останется в Москве, поскольку его папу, красноярского прокурора, переводят на работу в столицу. Слухи распространялись с чудовищной скоростью. Значит, теперь еще и Танька на шею вешается!
Но Турецкий не верил почему-то, что именно она тоже. Интуиция подсказывала другое. В конце концов, уж сам-то он, Турок, — москвич! Чем не партия? В том-то и дело, что для Таньки целью была не Москва, не карьера, а сам Сережка. Другое дело, что средства достижения были у нее более чем странными, но она же умоляла Сашку сохранить все в тайне. И верила, между прочим, в то, что это возможно, что он именно тот человек, которому она могла полностью довериться.
Сергей был скептиком, но не дураком. И уже сам факт того, что роль гонца поручена Сашке, не мог не вызвать у него подозрения. Но Турецкий был тверд. И Сергей сдался, не стал прижимать дружка к стенке, зато предложил ему, поскольку так уж вышло, самому взять на себя роль утешителя. У Турка получится, был уверен он. И никаких обид. «Ну, сам подумай, на кой хрен мне еще и эти вериги?!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16