Таргитай неумело высек огонь, раздул трут. При свете лучины Олег осторожно пробрался к лавке, где лежали согретые Таргитаем шкуры, присел. Его трясло, он часто и сильно чесался. Застонал во сне дед, а мать забормотала несвязное, прикрыла ладонью глаза. Таргитай подтащил вторую лавку, лег рядом с Олегом и поспешно задул лучину.
В тишине пробежали маленькие ножки. Заскреблось, из Леса донесся протяжный волчий вой. Лежали долго, прислушиваясь, наконец Олег проговорил дрожащим голосом:
— Боязно, Тарх… Ох, как боязно!
— А мне нет? — ответил Таргитай сердитым шепотом. Он нырнул было в сладкие грезы, вообразил себя маленьким, когда все ласкают, дают ломтики истекающих сладким медом сот, когда любим всеми, даже грозным Громобоем, а тут этот трус…
— Ты — боишься? А говорят, ты по-дурости даже страха не ведаешь.
— Ну… просто уходить не жаждется.
— Уйти — это умереть, понимаешь?
— Изгонят? Упросить не удастся? Вдруг только пугают?
— Изгонят, слабых и больных вон, таков искон.
— Горюта родился с больными ногами! Всей деревней кормят.
— То послано богами. Если бы тебя, скажем, деревом пришибло, миром бы выхаживали. Твоя лень и моя… нерешительность сидят в нас самих. В деревне боятся, что зараза перекинется на них. Если не уйдем завтра, забьют кольями.
Олег тихо всхлипнул, Таргитай застыл. Даже не стрелой или секирой, как лесного зверя, а кольями, словно осатаневшего пса, у которого глаза остекленели, а изо рта падает желтая пена!
— Я упрашивал Боромира, — прошептал в темноте Олег. — Клялся, что буду послушным… что выполню все-все… Уперся, старый пень!
— При чем тут Боромир? — возразил Таргитай. — Это закон.
— Законы составляют люди.
— Не богохульствуй! Законы дают боги.
Олег ответил погасшим голосом:
— Да-да, боги… Но боги не считают беличьи хвосты. Детям говорим, что без воли богов даже муравей не чихнет, но мы не дети. Боги намечают, кому сколько жить, когда умереть, но в наши дела не мешаются… Тарх, возьми оружие, ладно? Хотя бы секиру.
— Возьму, — ответил Таргитай неохотно. — Только вот что… Я почти не отходил от села, это ты шлялся по Лесу. Если идти, то куда?
Олег молчал, Таргитай подумал даже, что волхв заснул. Нет, потихоньку плачет. Всхлипывая, сказал дрожащим, как осиновый лист на ветру, голоском:
— Если на север, то через три дня упрешься в Реку. Не такую, как наша — большую. Ее не перейти, а плавать не умеем. Если на юг, то за нашим Лесом начинается Темный Лес. Там полулюди, убивают всех. На западе — Светлолесье, потом сразу Черный Лес. Там сгинешь с первых же шагов. На востоке за нашим Лесом лежит бескрайнее Болото. Упыри, водяницы, болотные кикиморы. Берегинь нет, там нет берега.
— Как это нет берега?
— Болотная вода переходит в жидкую грязь, та тоже тянется на версты. Из грязи торчит острая, как лезвия ножей, осока. Болото наполовину затянуто мхом. Кочки с кабана! Вроде бы лося выдержат, но мышь прыгнет — тут же с головой навеки. У того болота нет дна, опускаешься до подземного мира.
— Ну-ну, дальше!
Из темноты пришло плачуще-раздраженное:
— Я назвал четыре стороны света! Пятого угла еще не придумали, хотя нам нужен до зарезу!
Таргитай повздыхал, спросил безнадежным голосом:
— Придется идти через Светлолесье?
— Всего Светлолесья — узенькая полоска. Туда забегают лютые звери из Черного Леса. Я долго думал, Тарх… Придется идти через Болото.
Таргитай ахнул:
— Это же верная погибель!
Олег промолчал, в темноте Таргитай услышал хруст пальцев, тяжелое дыхание, словно волхва засасывала топь, а он хватался за острые стебли.
— От волхва к волхву передается, что на болотах живут какие-то люди. Их так и кличут: дрягва, дряговичи, болотники. Больше о них ничего не знаю.
— Думаешь, примут? Чужаков положено убивать сразу.
— Здесь мы уже мертвые, — ответил Олег едва слышно.
Долго лежали молча. Таргитай прислушивался к скребущимся звукам по ту сторону стен дома. Заскрипело крыльцо, кто-то попытался раздвинуть ставни.
— Почему не допустили до обряда? — спросил он. — А если бы я прошел?
В темноте Олег шлепал по мокрому от слез лицу, вытирал щеки. Ответил прерывающимся голосом, как после долгого плача:
— Даже из отобранных проходят не все. Булгак вон третий раз идет. Терзают жутко, поверь! Только человек с каменным сердцем может оборачиваться волком, затем снова принимать человечью личину. Сколько потеряли, не счесть! Большой соблазн остаться волком навеки…
Таргитай не поверил:
— Что ты мелешь?
— Тарх, волком жить спокойнее. Наша жизнь невыносима. Злые силы прижимают человека к стене, а податься некуда! Иной сдается слабости… Да-да, перекидывается волком.
— Пройдя Обряд?
— Даже камень со временем трескается, рассыпается в песок.
— Вот куда делся мой любимый вуй Ждан!
— Падать легко, подниматься трудно. Для того и придуман Обряд, чтобы удержать…
За стеной прошел кто-то огромный, тяжелый. В трубе охнуло, зашуршало. Тьма сгустилась, стало тяжелее дышать. С нагретых валунов несся храп Тараса, тихонько постанывала Росланиха.
— Олег, разве мы были с берами одним народом?
Олег ответил сразу, даже всхлипывать перестал:
— Беры жили могучим племенем. Обитали в пещерах, не в логах. Никакой зверь не знал, встречаясь в Лесу с бером, разорвет или угостит ягодами. Беры могли сбрасывать шкуру, ходили на задних лапах, разговаривали… Я не дознался, почему разделились на беров-зверей и беров-людей. Теперь нам запрещено даже упоминать о них, чтобы отрезать дорогу назад.
— А они знают?
— Смутно помнят. И мы помним. Охотимся, как на зверей, но поминаем, просим прощенья у убитых, устраиваем комоедины, медвежьи праздники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25