Незабудка,!
Не так просто все у нас складывалось сначала. Первое время, когда я провожал ее домой, она настойчиво отклоняла мои постоянные и горячие приглашения в кино.
Познакомились мы в китайской лавочке, куда ученики из школы имени Эдисона ходили есть фруктовое мороженое.
«Как тебя зовут?»
«Лукреция Борджа», — ответила она, продолжая с удовольствием лакомиться мороженым.
«Ну, а я — Летучий Голландец».
Пару кварталов я шел за ней следом.
«Ты здесь живешь?»
«Да, недалеко».
— Тогда, помнишь? — говорю я ей теперь, — ты не хотела мне сказать, как тебя зовут.
— Зато я знала твое имя.
— Знала? Откуда оке?
— А вот так, вот так.
— Что это значит «вот так, вот так»? Она засмеялась.
— Моя разведка мне донесла.
Мы оба смеемся. И я ее наконец целую. Грубо погружаюсь губами в ее губы, учебник физики падает на траву, и моя рука ищет под кофточкой ее маленькие упругие груди.
Панамка прочно сидела на голове, и уже не спадали на лоб непокорные завитки каштановых волос. Старательно она надела темные очки и посмотрела на меня.
Потом улыбнулась:
- Я постарела?
— Нет, все такая же, — прошептал я.
— Ну, не будем преувеличивать.
Несколько секунд она пристально смотрела на меня сквозь дымчатые стекла; улыбка постепенно сходила с губ, и они плотно сомкнулись.
Я снова посмотрел на море, захватил горсть песку и стал медленно сыпать его сквозь пальцы.
— Ты вышла замуж? — спросил я ее, глядя на золотой холмик, выраставший у меня под рукой.
Послышался приглушенный треск мотора прогулочной лодочки из Бакуранао, которая медленно подходила к причалу.
— Лучше расскажи о себе, — попросила она.
«Не так уж и много я могу рассказать, — сказала она. — Мне восемнадцать, я учусь, родилась в Фоменто...»
Я рассмеялся: «Да это невозможно!»
«Что?» — удивилась она.
«Я ведь тоже родился в Фоменто. Совсем маленьким меня перевезли в Гавану».
Она тоже рассмеялась и выбросила стаканчик из-под мороженого. Я поспешно предложил ей мой носовой платок, чтобы вытереть пальцы.
«Можно, я провожу тебя до дому?»
«До угла».
«А где ты живешь?»
«На углу улицы Акоста и Хуан Делъгадо».
«А я на углу Эредиа и Либертад».
«Это далеко».
«Неважно. Я все равно провожу тебя домой».
— Паспорт? — спрашивает меня таможенник.
Я лишь улыбаюсь в ответ. У меня пятидневная щетина, и я совсем сгорел на солнце. Ему что — никто так и не объяснил, что я убежал с Кубы на речной лодчонке, почти умер от жажды в Карибском море и меня подобрала североамериканская береговая охрана? Или он думает, что, удирая, мне следовало бы еще запастись и паспортом?
— Извините, — бормочет он.
Ну и тип, прямо для рекламы пива: круглые румяные щеки, русые волосы и сильный, словно племенной бык. Сказал мне, что очень сожалеет. О чем это он сожалеет? О том, что я все-таки добрался до Соединенных Штатов, или о том, что мне пришлось столько вытерпеть во время плавания по Мексиканскому заливу, кишащему акулами?
Но смотрит он на меня с симпатией. Если я не ошибаюсь, он извинился за собственную глупость.
Интересно, как это у потерпевшего кораблекрушение может быть еще и паспорт?
Из металлической коробки он достает белую карточку и начинает тщательно заполнять ее. Мне он объясняет, что это эмигрантская карточка «под честное слово». (Он заполняет ее согласно инструкции печатными буквами.)
— Ваша фамилия?
— Вилья Солана.
— «Солана» с одним «л»?
— Да, с одним.
— Ваш адрес в Соединенных Штатах?
Какой же такой мой адрес в США могу я ему дать? Отвечаю, что у меня в США нет семьи.
— Друзья?
— Друзья? Нет, никого.
Но функционера это не тревожит. Многие приезжают в Соединенные Штаты, не имея ни малейшего представления, где и как они будут жить. Я-то, по крайней мере, хорошо говорю по-английски и я молод. Наверное, об этом он и подумал, потому то вдруг с явной симпатией подмигивает мне.
— Олл райт, мистер Вилья. У вас есть деньги?
Деньги? Да, мне удалось вывезти с Кубы 300 долларов. Полчаса спустя с удостоверением в руках я выхожу из здания эмигрантского центра. На следующий день мне предстоит явиться в центр по трудоустройству (он записал мне адрес) и получить там карточку политэмигранта, которая дает право на шестидесятидолларовую ежемесячную субсидию и... что еще? Больше ничего.
Сейчас самое главное побриться, вымыться, купить кое-что из одежды и найти дешевую гостиницу. Я пускаюсь в путь по 26-й улице. Несмотря на то, что по виду я очень отличаюсь от прохожих, на меня не обращают внимания. Правда, я не оборванец, одежда только очень сильно помята. Наверняка где-то поблизости есть парикмахерская. Да, вот в трех кварталах «Чарльз барбер шоп». В салоне три кресла, но занято лишь одно.
— Прошу сюда, мистер, — произносит по-английски с акцентом, напоминающим вкус мексиканского перца, лысый в толстых черных очках парикмахер, облаченный в девственно белый халат.
— Подстригите и побрейте, — отвечаю я ему на всякий случай по-испански.
В его взгляде явное неудовольствие. Похоже, кто-то из кубинцев остался ему должен.
— Мексиканец? — спрашиваю я его, пока он повязывает мне на шею белоснежную крахмальную салфетку.
— Йес, сэр.
Он ответил мне по-английски — верный признак того, что не расположен вступать в разговор. Но у меня нет желания сдаваться.
— Я ищу какой-нибудь дешевый отель, — продолжаю я опять-таки по-испански, в то время как он резким движением откидывает кресло назад.
— Здесь вблизи такого нет, — отвечает мне он теперь тоже на испанском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35