Не спали все до рассвета... Свадьба удалась на славу. Вместе собрали деньги, вместе гуляли — всем общежитием!
— Перестань, озорница, не обманывай дальше. Я не ровесница тебе, нельзя смеяться над старым человеком!
— Поверьте, все—правда! Свадьба была. Скоро пойдут расписываться... Они решили, что тогда и признаются, объявят вам. Можете радоваться, апа, Жыргал-бек очень хороший парень. Все девушки нашего цеха... мы все были в него влюблены. Но он не смотрел на нас, женился на Рабий.
Голос девушки был полон печали. Бурмакан присмотрелась внимательнее. Не сказать сразу, в чем именно, но очень она походила на Рабию...
— Значит, была свадьба... Рабия собралась замуж... и ни я, ни отец — мы не знаем...
— Разве есть на что обижаться, апа?
— И ты это говоришь так просто, а, дочка?
— Если б просто — не стала бы плакать... А что сказала вам — так все равно ведь вам скажут сегодня.
В палату вошла сестра. Очень красивая девушка.
— Бурмакан-апа, к вам пришли люди, можно пустить? Я спросила их имена, но они не сказали. Два пожилых человека.
Серкебай появился в белом халате — открыл дверь, заглянул в палату, вошел. Бурмакан, забыв о своих недавних мыслях, отвернулась в другую сторону. Серкебай сел на стул рядом с ее кроватью. Сейчас он заговорит... С чего начнет разговор? Бурмакан ждала... Почему молчит Серкебай? Для чего приехал? Лучше б не приезжал...
— А, приехал?.. — Бурмакан наконец обратила лицо к Серкебаю.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно.
— Что говорит доктор?
— Говорит, скоро избавишься от меня.
— Перестань!..
— Я-то могу перестать — перестанет ли смерть?..
— Бурмаш, не говори так... — На глазах Серкебая слезы.
— Зачем ты приехал?
— Хочу увезти тебя.
— Разве ты ангел, вынимающий души? Теперь меня никто, кроме смерти, не сможет забрать отсюда.
— Ладно, говори что хочешь... Все равно увезу...
— Разве есть у тебя сердце, а? Жестокий ты, Серкебай.
— Теперь я свободен — стану мягкосердечным. Растоплю свое сердце.
— Знаешь ли, что и у меня были родные места?..
— Знаю. У меня тоже...
— Истосковалась я... Печаль одолевает меня, как подумаю о Сон-Куле. Если умру, ты останешься в долгу... Никогда не прощу, Серкебай.
— Разве ты одна — я ведь тоже истосковался. Хочу все увидеть снова... Хочу обойти те скалы, где осталась кожа с моих подошв... Хочу отпробовать воды из светлого родника. Поправляйся скорее! Поедем...
— Захвати с собой Аруке.
— Не говори о ней, Бурмакан. Не говори недостойных слов.
— Раз я сама недостойная, почему мне не говорить недостойные слова...
— Дай твою руку. Помирились, да? Ведь если умрет один из нас... Пришло уже время такое, что обмоет и похоронит другой. Где наши родные? Нас двое... Скажешь, дочери? Но каждая из них — чья-то жена. Мы же с тобой — муж и жена, брат и сестра, родные, друзья, неделимое целое... Я сбросил свой груз. Теперь я раскроюсь. Теперь я, Бурмакан, готов, взяв тебя за руку, пешком пересечь степь. Хватит силы. Я не извел ее всю на работу. Еще осталось... Я думаю так... Все начну заново. Я только теперь полюбил тебя. За то, что всегда слушала терпеливо, за то, что была для меня родным человеком... Любила меня... Это редкость— такая любовь. Я теперь до конца поверил. Кто может ревновать к женщине, которой уже седьмой десяток?.. Никто. А ты ревновала! Значит, правда — есть моя любовь, есть твоя любовь! Я — человек, сохранивший свою молодость. Если захочу, то остановлю время. Если захочу, то не буду стареть, я знаю, можно и не стареть. Я покажу тебе такого человека. Да, есть такой человек — совсем не меняется, не стареет, остается всегда молодым. Позвать? Хочешь увидеть? Ты знала его. Не сейчас — в давнюю пору, когда нужда покрыла ссадинами спину, давила душу. Пусть войдет, а?
—- Кто он?
— Смотри!
Вошел Комурчу. Глаза Бурмакан округлились... Не верила сейчас Бурмакан старым своим глазам.
— Комурчу?! Все такой же! Здравствуйте!
— Спасибо, сватья.
— Что, Серкебай? С чего это Комурчу называет меня сватьей?
— Я пришел просить у тебя прощения, повесив на шею ремень. Мой сын с твоей дочерью...
— Жыргалбек, что ли? Это правда? Это твой сын?
— Откуда ты знаешь Жыргалбека? Он самый.
— Сколько тебе лет, Комурчу, скажи?
— Не знаю. Об этом не спрашивают у человека, который живет, не прибавляя себе лета, а если спрашивают, он не может ответить. Я и вправду не знаю, не думай, что притворяюсь. Мне никто не сказал, когда, в каком году я родился. Я ведь только сейчас, когда сам стал отцом, понял, что это такое — мать и отец. Было время, я удивлялся, видя родителей, целовавших своих детей, вдыхавших их запах. Я говорил — почему? Не знал, что запах собственного ребенка — он дороже всего остального мира. Всесильный хан, не имевший детей, оказывается, всю жизнь оставался голодным.
— Сними с шеи ремень, Комурчу! Кому ж я отдам свою дочь, если не отдам твоему сыну! Вот эта девушка уже все мне сказала. Устроили свадьбу в общежитии. Нельзя удивляться поступкам нынешней молодежи, пусть это была их, молодежная свадьба, ими устроенная. Мы справим ее по-другому, по-своему.
— Будут девичьи игры?
— Да. И я заставлю тебя петь, сват Комурчу.
— А что — и спою! Песен у меня больше, чем песка в речной отмели. У человека, нашедшего свою любовь в немолодом возрасте, песен действительно много...
- Посмотри, какое чистое небо. Это сказал Серкебаи.
В чистом небе поет жаворонок...
Это было назавтра после примирения с Бурмакан. Серкебаи пришел сюда, в предгорье, вовсе не для воспоминаний о пережитом — просто желая отдохнуть. Но течение мыслей захватило его. Мысли или пение жаворонка? Серкебаи ли думал о прошлом, или то пел жаворонок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115