..»
В комнате было темно. Сквозь раскрытое окно лилась прохлада ночи и слышались далекие голоса петухов— кричали, будто выбирая самого голосистого.
Фируз откинул одеяло, спустил ноги на пол и помотал головой: тяжелая, не выспался.
«Неужели она — моя родная мать?— спрашивал себя он и сам же отвечал:— Да, это она... Иначе зачем приходит ко мне, зачем называет сыном? Иногда плачет. Всегда в белом... И зачем подкова, что означает?»
Фируз не мог помнить лица матери, но снилась ему одна и та же женщина — обычно спрашивала его о чем-то серьезно и печально, иногда плакала и вдруг исчезала, а то, случалось, как бы уплывала постепенно, удалялась, легко ступая по воздуху. Однако в эту ночь она очутилась словно бы в их дворе, перед айва- ном.
— Вернулся, сынок?
— Вернулся,— отвечал он, чувствуя, как ее ласка и красота отзываются теплом в сердце.
— Я очень соскучилась по тебе. Два года тебя не было...
Фируз не отвечал, и женщина протянула ему подкову.
— Я берегла ее для тебя.
— К чему подкова? Ведь у меня нет коня.
— Не отказывайся, сынок, возьми. Даст бог найдешь и коня.
Фируз принял подкову из рук женщины — подкова оказалась ржавой и очень тяжелой. Женщина тут же исчезла, и Фируз, почему-то испугавшись, проснулся, все еще чувствуя в руках тяжесть подковы...
Он тихонько оделся, вышел на айван. Дверь в комнату тетушки Шарофат была открыта — заглянув туда, Фируз увидел, что она спит. Тихонько, чтобы не разбудить ее, он спустился во двор, вышел на улицу и постоял там. Тишина, ни души. Фируз медленно двинулся вверх по улице и через несколько минут оказался у кладбища.
Среди одинаковых в предрассветных сумерках могил он легко отыскал могилу матери. Присел рядом.
Выложенный камнем холмик над могилой.
И тишина...
Сердце его сжалось.
Два года назад, уходя в армию, Фируз привез с речушки камней — выложил ими могильный холмик, чтобы не размыло дождями. Сейчас он подумал, что, как только будут деньги, установит тут каменное надгробие.
Могила матери...
Небо потихоньку светлело, звезды вокруг полной луны тускнели и исчезали, а сама луна, уже неяркая, с удивлением глядела на кладбище и на человека, словно бы заблудившегося здесь.
Свою родную мать Фируз не помнил. Он был уверен, что воспитавшая его тетушка Шарофат, заботливая и добрая, на самом деле его родная мать. И лишь в двенадцать лет, подравшись с одноклассником, услыхал Фируз правду... До того времени, видя на улице села мальчишек рядом с отцами, Фируз с детской наивностью думал: почему так получилось—его мать жива, а отец умер. Но в тот день он узнал, что отец жив, а мать умерла... От обидчика он впервые услышал страшное слово «сархур»— приносящий несчастье, убийца, своим рождением отнявший у матери жизнь.
«Да на тебя дунешь, ты и свалишься, а еще драться лезешь!— кричал обидчик.— Ведь тебя, сархура, вырастила портниха Шарофат, выкормила коровьим молоком! Откуда же в тебе возьмется сила? Твой родной отец живет через дорогу от вас, а ты и не знаешь! Лучше тебе сдохнуть, чем видеть такие дни!»
В детстве Фируз часто спрашивал тетушку Шарофат: «Мама, почему у нас нет отца?» А та плакала, обнимала его, гладила по голове, говорила, что отец умер вскоре после его рождения от ран, которые принес с войны.
Ты знаешь, мама, тетушка Шарофат очень добрая, она никогда ничего не жалела для меня. Я называю ее матерью — ты не обижайся, мама, ладно? Ты ведь помнишь ее? Тогда она была просто Шарофат, это сейчас уже люди стали добавлять к ее имени «тетушка»... А она часто добрым словом поминает тебя. И могилу твою показала мне она. Говорит, вы с ней были как сестры, хотя она и старше. Ты ведь не забыла, мама? А сейчас я знаю ее лучше, чем тебя, знаю о ней больше, чем о тебе. Видишь, что приготовила мне жизнь? И я отдаю ей свою сыновнюю любовь, которой любил бы тебя... Когда я думаю о тебе или когда вижу тебя во сне (наверное, женщина, которая приходит ко мне но сне, — это ты?), я вспоминаю, что тетушка Шарофат даже не родная мне по крови. И тогда я чувствую себя предателем, мне кажется, одна эта мысль может принести ей несчастье. И я стараюсь в такие минуты скорее забыть тебя. Я знаю — это грех, я не могу оправдываться, но ты, мама, понимаешь, во имя чего этот грех?.. Почему я не помню твоего лица, мама?
'Одетая в белое женщина приходит иногда ко мне по ночам, разговаривает со мной, плачет, но, проснувшись, я не могу вспомнить ее лица... Я хотел найти твою фотографию, но ее ни у кого не оказалось. Отец однажды сказал мне: «Где-то была одна, я отыщу для тебя». Но даже и он не дал мне этой радости: фото- графия твоя потерялась. Понимаешь, мама, твоя фотография, оказывается, потерялась! Почему же ты ушла, осиротив троих детей, ушла, не оставив им на память хотя бы свою фотографию? Почему?..
Восточный край неба, до того безмятежно спавший, опершись о высокие темные скалы над ущельем Охувон, постепенно розовел.
Фируз, обняв колени, сидел возле могилы матери и задумчиво смотрел на селение. От улочек и проулочков, знакомых ему с детских лет, долетали приглушенные расстоянием голоса мальчишек — они гнали коров в стадо, к полю недалеко от кладбища. Когда-то и Фируз каждое утро пригонял на это поле корову... Да, жизнь текла с мудрой неторопливостью, словно не желая отказываться от привычных тропок.
Во дворах, в просветах зелени замелькали фигуры женщин — день начинался хлопотами.
Тишина, еще час назад хозяйничавшая вокруг, отступала перед суетой и голосами утра, будто рассвет, разбудивший вместе с людьми все живое в этом зеленом селении на склоне холма, спешил поскорее наладить дневной ритм жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43