А брат твой - воин добрый, таких при дележе не обходят. Ну, прощай, караульщик Телем!
И широким походным шагом двинулся прочь по улице, ведущей к центру города и Кадмее, внутренней крепости.
- Помнит, - довольно буркнул Телем, начиная выпрягать храпящих лошадей. - И меня помнит, и брата, и всякого воина в лицо... Когда мы с ним еще в первый раз на телебоев ходили - а все помнит. Одно слово герой! Вот скажи он: пошли, Телем, вдвоем на лапифов - пойду! Клянусь Зевсом Додонским, пойду! Говорит, брат к полудню вернется... ох, и напьемся же неразбавленного!
- Да кто ж это был-то, дяденька? - заикнулся было юноша, но Гундосый его не услышал, погруженный в радостные мечты о предстоящей попойке.
- Амфитрион это был, - вместо Телема ответил спустившийся со стены Филид. - Амфитрион Персеид [потомок Персея, в данном случае - внук (ср.: Зевс - Кронид (сын Крона), Автолик - Гермесид (сын Гермеса) и т.п.); иногда использовалось окончание-ад (Алоад, Гелиад и т.п.)], друг басилея Креонта и гордость всей Эллады. Понял, недоросль?
- Понял, - закивал юноша. - Амфитрион Персеид, гордость Эллады. Который на родной племяннице женился, а потом своего тестя дубиной убил. Как не понять - гордость и вообще...
- Ну что возьмешь с дурака?! - Филид почесал затылок и сплюнул от огорчения. - Не буду я больше за тебя заступаться перед Телемом! Тестя убил... Он же случайно! И потом - я своего тестя давно уже убил бы! Достал до не могу, пень старый!.. А вот не убиваю же! Потому что не герой. Был бы я герой...
Юноша еще раз кивнул, не слушая Филида и глядя на улицу, по которой совсем недавно шел герой Амфитрион Персеид.
Улица была пуста, но юноше все мерещились крылья дорогого плаща и уверенная поступь ночного гостя, похожего на бога.
Веселого, бесстрашного и беспощадного.
2
Пройдя через двор, Амфитрион легко взбежал по ступенькам и вошел в дом, который покинул почти год назад, уйдя в поход на тафийцев.
"Стоили ли этого все захваченные острова?" - подумал он, приближаясь к опочивальне, и невесело улыбнулся, так и оставив этот вопрос без ответа. Спавшая на пороге девчонка-рабыня не проснулась при его появлении, свернувшись калачиком и сладко посапывая - и пришлось сперва пнуть ее ногой, а потом зажать рот, чтобы она с перепугу не разбудила всю челядь своим визгом. Когда до глупой девчонки дошло, что никто на нее не покушается (чем она была немало огорчена), а это просто вернулся долго отсутствовавший хозяин - она проворно убежала вглубь дома, а Амфитрион расстегнул фибулу плаща, дав ему упасть на пол, шагнул через порог и замер, как мальчишка.
У него были женщины. У него, тридцатитрехлетнего мужчины, было множество женщин - и до Алкмены, и после нее; он знал все уловки жриц Афродиты, он знал случайную страсть дочерей и сестер тех гостеприимных хозяев, в чьих домах ему приходилось останавливаться, он испытал острое наслаждение ужасом и болью пленниц, зачастую еще не достигших женского совершеннолетия - но никогда и никого он не любил так, как эту разметавшуюся на ложе женщину, дочь своего дяди Электриона, дочь своей родной сестры Анаксо, свою племянницу, двоюродную сестру и жену одновременно.
До беспамятства.
Неистово и самозабвенно.
Той любовью, которую боги не прощают.
Амфитрион резко выдохнул воздух, ставший вдруг болезненно-жгучим, и упал на колени подле ложа, срывая и отшвыривая в сторону льняной хитон, ткнувшись лицом в жаркую вседозволенность и не успев удивиться тому, что постель оказалась смятой и разбросанной, как если бы в ней приносились обильные жертвы Киприде Черной, владычице плотских утех, или если бы Алкмену всю ночь мучили кошмары.
Он не думал и не удивлялся.
Он был неловок и жаден, и непривычно тороплив.
Он - был.
...Когда способность рассуждать вернулась к нему, он устало откинулся на подушки, разбросав мощные бугристые руки в шрамах и бездумно глядя в потолок.
Что-то мешало расслабиться.
Не так представлял он себе миг возвращения. Слишком обыденно все вышло, слишком быстро и пресно, и неудовлетворенность занозой сидела в мозгу, мешая успокоиться и сказать самому себе: "Ну, вот я и дома!"
Тяжелая ладонь Амфитриона, покрытая мозолями от копья и рукояти меча, машинально легла на грудь так и не проснувшейся окончательно жены.
Грудь была влажной и горячей.
- Хвала небу, - сонно пробормотала Алкмена, слегка выгибаясь под прикосновением. - А говорил - рана, мол, копьем сунули по-глупому... вот и не выходит, как раньше. Вышло, наконец... Как раньше. Врал, небось, про рану? Пленницы измучили, да?
Сперва он не понял.
- Какая рана? - спросил он, приподнимая голову.
Алкмена не ответила. Она дышала ровно и глубоко, и спутанная грива ее черных волос слабо поблескивала в полумраке опочивальни.
- Какая рана-то? - раздраженно переспросил Амфитрион, холодея от странного предчувствия, что сейчас в его судьбе что-то рвется, только никто этого не знает, и изменить уже ничего нельзя.
- Твоя рана, какая еще, - не открывая глаз, ответила Алкмена с еле заметной хрипотцой в голосе, так волновавшей его раньше. - Ты ведь чуть ли не с полуночи маешься... раз пять начинал, и так, и эдак - а потом зубами скрежещешь и бегаешь туда-сюда! Ну, спи, спи, тебе отдыхать надо... не ходи ты никуда больше, милый, давай поживем, как люди... я тебе сына рожу... двоих... и дочку...
Он дождался, пока Алкмена уснет совсем, потом поднялся и вышел во двор в одной набедренной повязке.
Небо было серым и блеклым.
Амфитрион Персеид смотрел в небо, и лишь враги, убитые им во многих сражениях, могли бы подтвердить: да, именно такими глазами он смотрел на нас, нанося последний удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17