Слезятся, что ли?
- Эй, Иолай! - донеслось со стены. - Ты как догадался, что я в Фивах?!
Телем-Никакой отбежал от ворот, задрал голову и обнаружил на стене Лихаса.
"Взлетел он туда, что ли?" - мелькнуло в голове у караульщика.
- Никак, - прогудел снаружи низкий, чуть хрипловатый голос колесничего. - Я тебе, обормоту, где велел сидеть? Ну?!
- Да ладно тебе, - тоном ниже отозвался Лихас. - Чего я в Тиринфе не видел? Скукотища... Лучше я с вами поеду. Ты вот думаешь, что я ничего не знаю, а я все знаю - и про то, что ты с Алкидом и Ификлом в Ойхаллию собрались, и про состязания у Эврита-лучника, и про Иолу-невесту... я под столом прятался, а вы и не заметили! Алкид еще ногой меня задел, а я взвизгнул - он и решил, что собака! Ты погоди, Иолайчик, я сейчас к тебе слезу...
Оторопевший Телем наблюдал, как парнишка некоторое время возится на краю стены - отчетливо сверкнула бронза тройного крюка, похожего на длинные когти - потом Лихас ухарски присвистнул и исчез за гребнем.
- Веревка у него, - оправдываясь, буркнул толстый караульщик, виновато косясь на Телема. - Я и встать не успел, а он уже крюк закинул. И лазит, подлец, что твой таракан...
Третий часовой и вовсе промолчал.
- Слышь, Телем, - все никак не мог угомониться толстяк, - это который Иолай-то? Ну, там, за стеной... Тот самый? Возничий Геракла? Что ж это выходит, Телем?!
- Выходит, не выходит, - зло пробурчал Никакой и вдруг кинулся к засовам.
Он еле-еле успел - когда ворота со скрипом отворились, колесница уже собиралась двинуться прочь.
Рядом с коренастым Иолаем - при ближайшем рассмотрении возница оказался гораздо моложе, лет двадцати - подпрыгивал возбужденный Лихас, поминутно пытаясь ухватиться за поводья. Через плечо парнишки было перекинуто веревочное кольцо с крюком.
- Я это, - забормотал Телем, подбегая к колеснице и снизу вверх заглядывая в строгое лицо возничего. - Я хотел... меня Телемом звать...
- Гундосый? - странно дрогнувшим голосом спросил Иолай.
- Нет, Гундосый - это мой дед. А я... я - Никакой.
Иолай некоторое время пристально смотрел в глаза караульщику.
- Никакой? - уже спокойно переспросил возничий. - Никакой - это плохо. Это очень плохо, понял?! Человек не должен быть никаким, если, конечно, он - человек...
- Понял, - вздрогнув от непонятного озноба, кивнул Телем.
- А если понял, значит, уже лучше, - Иолай снял с левой руки массивное запястье. - Держи, приятель! Принесешь деду в жертву... пусть ему в Аиде икнется!
...Колесница уже скрылась за поворотом, а Телем все смотрел ей вслед, словно это настоящая жизнь уносилась прочь, лишь на миг завернув в Фивы.
- Что ж это выходит? - подойдя к Никакому, в сотый раз повторил толстый караульщик. - Это выходит, что трепач Лихас и впрямь... на амазонок?
- Знаешь что, - пробормотал Телем, не оборачиваясь, - сломай-ка мне, пожалуйста, нос!
- Зачем? - испуганно попятился толстяк.
- Низачем. Буду Гундосым... как дед.
2
"Интересно, это хорошо или не очень - быть бездельником?" - Иолай усмехнулся, удобнее перехватывая вожжи, и направил колесницу в объезд Фив к побережью Аттики, намереваясь через сутки-двое достичь Оропской гавани.
Мысль эта допекала его уже месяца три - как раз с того момента, когда Иолай плюнул на ноги глашатаю Копрею Пелопиду [Копрей, сын Пелопса и дядя Эврисфея по матери, бежал после совершенного им убийства из Элиды в Микены, где был очищен от скверны], с кислой миной возвестившему об окончании службы Геракла микенскому ванакту Эврисфею. Лицемерный трус Копрей попятился, у сопровождавших его солдат сделалось благоразумно-отсутствующее выражение лиц (десятнику даже что-то сразу попало в оба глаза), а Алкид с Ификлом оглушительно расхохотались и пошли себе прочь, обняв Иолая с двух сторон за плечи.
Копрей, конечно, не простит... впрочем, плевать. Тем более, что зажравшиеся Микены и без того не понимали, чем обязаны близнецам; для них Геракл был не героем в львиной шкуре и даже в некотором роде не живым существом.
Он был бесплатным наемным работником и символом благосостояния.
Недаром предусмотрительный доходяга Эврисфей даже запретил Гераклу появляться в пределах города - многие считали, что из трусости, но Иолай знал, что это не так - и общался со своим слугой через Копрея.
Ну а последний никогда не забывал подчеркнуть, кто есть кто.
В смысле - кто здесь глашатай великого ванакта, и кто здесь какой-то там Геракл!
Приходилось терпеть; и незаметно для микенских лизоблюдов превращать Тиринф - резиденцию Геракла - в неприступную крепость, способную выдержать любую осаду.
Первого пятилетия вынужденной службы и шести исполненных поручений Иолаю с лихвой хватило, чтобы понять: златообильные Микены - паскудный город, но это его родина; и главная ключевая позиция в чьих-то тайных замыслах.
Микены - влиятельнейший центр Эллады - незримо охватывало полукольцо древних Дромосов, отделявшее город и Арголидскую котловину от остального Пелопоннеса - Лаконии, суровой Аркадии, низменной Элиды, плодородного севера Мессении и побережья Ахайи. Полукольцо это неравномерно пульсировало, словно пытаясь сбросить Микены в море, и время от времени выпускало чудовищных гостей (население звало их вепрями, львами или птицами попросту за неимением других названий), от которых рано или поздно приходилось откупаться.
Откупаться людьми.
А поблизости от Дромоса обязательно вертелся кто-нибудь из Одержимых Тартаром - этакая невиннейшая с виду личность, вроде бедного немейского пастуха Молорха, услужливо собравшегося принести в жертву Гераклу собственного внука, или гостеприимного кентавра Фола из Фолои, который сначала пытался опоить Алкида, а потом натравил на близнецов целую толпу озверевших от запаха вина сородичей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11