Он лишь растерянно бормотал что-то, виновато глядя на нее – маленькую, чуть полноватую, с закатанными до локтя рукавами рабочего скромного платья. Сухая Рука даже втянул голову в плечи – а его жена продолжала осыпать мужа отборной бранью, долго и нужно перечисляя не сделанную по дому работу, поминая свою жизнь, без сомнения, навсегда погубленную из-за этого лесного бродяги; видя, что Бран бездействует, тан наконец вмешался.
– Послушай, это важнейшее дело, и в нем никак не обойтись без твоего мужа, – произнес он, борясь с желанием просто заткнуть ей глотку. – Быть может, вот это как-то скрасит тебе несколько дней его отсутствия? – Он достал из сумки серебряную брошь.
Жена Сухой Руки бросила на вещицу подозрительный взгляд.
– А почем я знаю, может, ты ее с девки, какой сорвал! – глядя исподлобья, огрызнулась она. Хаген стиснул зубы, выругавшись про себя самыми черными слова ми. Этот Бран – тряпка! Ишь, стоит с постной рожей, я-де мол, тут ни при чем, это все она; разве может, позволит мужчина, чтобы при нем жена так задирала бы нос, понося гостя! Хотя по Сухой Руке и видно, что он готов от стыда сквозь пол провалиться...
– Клянусь тебе мукой Нифльхеля, – мрачно произнес Хаген, поднимая правую руку, – эта вещь честно куплена в Хедебю!
Жена Брана ойкнула и зажала рот ладонью – клятва мукой Нифльхеля нерушима. Самый отчаянный злодей, самая черная душа во всем Хьёрварде не осмелится солгать, дав ее, – иначе в посмертии его ждет участь столь горькая, что рядом с ней и сама смерть – лишь мелкое неудобство.
Женщина, словно колеблясь, смотрела то на брошь, то на Брана, то на Хагена; тут впервые заговорил сам Сухая Рука:
– Послушай, это ненадолго... дней пять-шесть – и я уже дома, а без меня гостю нашему никак туда не добраться...
Усадьбу Брана двое путников покинули только под вечер.
Хагена трясло от злости. Уже после того, как жена Брана согласилась взять брошь и отпустила мужа, им пришлось выслушивать ее длиннейшие наставления, словно они были малыми детьми. Хаген ни от кого не терпел поучений; даже Учитель, объясняя ему что-то новое, всегда вел разговор так, что Хаген словно бы сам приходил к новым выводам.
Лошадей они вели в поводу, лес вокруг усадьбы Брана оказался настолько густым, что ехать верхом было невозможно. Сухая Рука уверенно шагал прямо на север, оставив закатный пламень по левую руку. Хаген все ждал, когда же начнется этот самый Лесной Коридор, но вокруг них ничего не менялось.
Над лесом уже поднялась луна, когда путники выбрались из чащобы на небольшую полянку, обросшую молодыми невысокими елками. Посреди валялась здоровенная коряга, и Бран указал на нее тану:
– Посиди пока, коней подержи, – он пристегнул к узде длинный ремень, – а я тут... того... займусь, значит. Сиди и на меня не зыркай.
"Что Хрофт, что этот – все, кто хоть что-то умеет, от чужих глаз свое умение пуще золота прячут", – мелькнуло у Хагена. Однако он, не возражая, принял у Брана лошадь и уселся на теплую сухую лесину.
У него за спиной завозился Бран – что-то забормотал неразборчиво; произнеся Заклятье Слуха, тан легко мог бы разобрать каждое слово, но не стал это делать. Кто его знает, этого Сухую Руку, еще почует да взъярится...
Хагену пришлось ждать довольно долго. Бран развел костерок; запахло дымком. Бормотание становилось мало-помалу все глуше и глуше, и, странное дело, умолкло и потрескивание костерка, и поскрипывание деревьев под ветром, и отголоски лесных шорохов; мягкая, внимательная тишина обволакивала поляну, и вот в ней неожиданно прозвучал негромкий хрипловатый голос Сухой Руки:
– Стало быть, нам сюда указывает... Вставай, садись в седло!
Хаген оглянулся. Бран стоял, расправив плечи и прижимая к сердцу правую ладонь; у его ног беззвучно горел странным зеленоватым пламенем небольшой костерок; и, хотя на поляне царило полное безветрие, очень сильно наклоненная струйка голубого дымка тянула прямо в темный просвет между молодыми елями. Тан мог дать голову на отсечение, что этого просвета не было, когда они въехали на поляну.
– Нам сюда, – глухо повторил Бран.
Тан заглянул в проем, свесившись с седла. Там, однако, не было ничего необычного – череда коричневатых стволов, мох да опавшая хвоя; и все же чувствовалось нечто трудноуловимое, глубокое, первобытное – простое. Это были не хитроумные построения Высшей Магии, коими так гордились Учитель, и другие из его рода; эта вещь казалась сродни восходу или закату.
– Ну, что замер? Вперед, пока ворота открыты. – В голосе Брана слышалось нетерпение. Хаген тронул коня.
За воротами Лесного Коридора тана ждало некоторое разочарование. Они ехали по самой обыкновенной тропе, правда, довольно широкой, сухой и удобной. Между деревьями виднелось небо, луна, высыпавшие уже звезды; вновь послышались обычные звуки ночного леса. По левую руку деревья поредели, тропа повела путников краем обширного мохового болота; словно пятна тьмы, виднелись в отдалении высокие лесистые островины. Как ни старался
Хаген, он не смог заметить и малейших признаков того, что каждый его шаг стал здесь в десятки раз шире.
Волчье Солнце уже успело высоко вскарабкаться по крутой небесной тропе, когда Бран скомандовал привал.
– Здесь недоброе место, – помолчав, негромко сказал Хаген.
– Ты тоже чувствуешь? Да, духов вокруг многовато шастает; Лесной Коридор – их излюбленные тропы. Но ничего. Огородимся... как сумеем, а может, и ты что-нибудь подбавишь, мне неведомое?
Бран тщательно выбрал сухой моховой бугорок, подобрал какую-то веточку, что-то приговаривая, обошел с ней в руках вокруг места ночлега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34