Начинало темнеть. Подкрадывались сумерки. Иван знал, что в лесу ночь наступает мгновенно, стоит только солнышку уйти за верхушки деревьев, и все. А у него ни прожектора, ни аварийного фонаря – все там, леший ее побери! И где эта преграда теперь. Может, он опять переместился и находится по ту ее сторону. Нет, так можно бродить до Второго Пришествия, до полного умопомешательства!
Далекий полупризрачный огонек промелькнул в пересплетениях ветвей и пропал. Иван насторожился, что там? Болотные гнилушки? Волчий глаз? Жилье? Что бы ни было, а надо брести туда, авось повезет. Он отбросил волосы назад, поправил ремень – и пошел на огонек.
Чутье подсказывало – там можно будет укрыться на ночь. Но чутье могло и обмануть, завести в ловушку.
Болотистая топкая почва хлюпала под ногами – и все же меж стволов бежала тропиночка. Как же так, Иван не мог взять в толк, сосны растут на песке, где повыше, а тут топи, хляби… Ладно! Вот огонек снова мелькнул. И не пропал! Иван зацепил его глазом. И чуть не вприпрыжку бросился вперед.
Посреди леса, на еле приметной полянке стоял домик, развалюха – деревянная убогая избушка, какие Иван видал только на картинках. Заборчик, перекошенный, редкий, ветхий в десяток кривых загогулин, вовсе не преграждал доступа в избушку, сложенную из почерневших от древности бревен… нет, это сама избушка была древней, а складывали ее наверняка из свежесрубленных и душисто пахнущих стволов-бревнышек лет эдак тыщу назад. Вон, островерхая крыша, черная и дырявая, совсем поехала, перекосилась. А окна?! В них не было ни стекол, ни пленки – не окна, а прорубленные в мир дырки. И все же от избушки веяло чем-то родным, теплым. Иван стоял перед покосившейся дверью и не мог решиться, сделать шаг.
Небо почернело. Из-за какого-то неразличимого во тьме облака выплыла ущербная луна-месяц. Была она больше земной раза в два, но точь-в-точь походила на нее. Луна залила избушку призрачным светом, почти свела на нет мерцающий огонек из окошка. Иван про огонек и забыл совсем. Раз там, внутри, горит что-то, значит, там есть кто-то, напрашивался нехитрый вывод. А значит, ломиться не следует, надо по-доброму.
Иван три раза постучал в бревенчатую дверь и спросил вежливо:
– Есть кто живой, отзовись?
Никто не отзывался. Но Иван не спешил.
Он только теперь заметил, что под самой крышей на черном выступе, прикованный к нему ржавой цепью, сидел взлохмаченный и сердитый филин и глядел вниз светящимися желтыми глазами. Филин был какой-то странный – конец крыла у него заканчивался скрюченной мышьей лапкой, а в лапке была зажата палочка, клюка. Кого-то филин напоминал, но Иван не мог понять, кого. Взгляд у ночной птицы был очень умный, человечий взгляд. И это напугало Ивана. Прежде, чем он успел как-то проявить свой испуг или предпринять что-либо, филин вдруг взлетел, выдрав цепь из черного кольца, ухнул глухо три раза, взмахнул крыльями – и улетел в сторону желтой луны, только тень его высветилась черным силуэтом.
Иван выждал немного. И еще постучал.
– Эй, хозяин дома или нет? – снова поинтересовался он.
Что-то загромыхало, заскрипело внутри.
И картавый, противный голосок пробубнил:
– Нету тут никакого хозяина. А ты входи давай, чего ждешь!
Иван распахнул дверь. И ударился головой о притолоку. В сенях было темно и душно. Он еще дважды ударялся – плечом и локтем, сбил что-то большое и пыльное, попал рукой в кадку с водой, ткнулся лицом в пук душистой высушенной травки и только после этого нашел дверцу в горницу, отворил ее.
Горенка была совсем крохотной три метра на четыре, черный потолок нависал низко, полки с рухлядью, матерые табуреты, сколоченные криво, но на совесть, скрипучие половицы, паутина по углам такая, какую можно сплести за долгие годы, сырость и тлен, разбросанные по полу еловые шишки, солома, широкая низкая лавка с каким-то брошенным на нее то ли тулупом, то ли армяком, а у крохотного косого окошка – лампада с огонечком, фителек еле видный, огонек слабенький – светло в горенке не от нее, а от луны, пробивающейся в окошко и в дыру потолочную. Низкий дубовый стол ближе к окошку.
И самое неожиданное для Ивана и необъяснимое, от чего он и дара речи лишился…
…Посреди стола сидел, скорчившись и обхватив двумя руками клюку, карлик Авварон Зурр бан-Тург в каком-то там воплощении кого-то… Иван прислонился к косяку, ноги у него подогнулись.
– Ну чего встал как вкопанный? – проворчал карлик и ткнул пальцем в дубовую табуретку. – Присаживайся, странник.
Вся злость и обида на карлика-обманщика куда-то подевались, улетучились. Иван теперь был рад любой живой душе.
Он уселся и стал ждать.
– Ночь передохнем здесь, – сказал Авварон. – А угрюм в путь.
Иван кивнул.
– Что, молчишь? Страшно?! – карлик явно злорадствовал. Не было в нем души, ох не было!
Иван почувствовал, что колдун потихоньку прощупывает его мозг. Он не стад ничего говорить, просто положил лучемет на колени в выразительно поглядел в черные влажные глаза. Карлик все понял, он уважал силу.
– Ну, давай, рассказывай! – проговорил Иван тихо и твердо.
– У себя на Земле будешь командовать! – озлобился Авварон. – Здесь не твой мир, Иван, не твой. Хочешь в нем уцелеть до поры до времени – помалкивай да приглядывайся.
– Или ты все выложишь прямо сейчас, – сказал Иван так же тихо и так же твердо, – или из этой избушки тебе не выбраться. Хватит водить меня за нос!
– Я мог бы вообще не возвращаться за тобой, понял?
Ушел бы через воронку, и дело с концом. А тебя барьер никогда бы не пропустил. Скажи спасибо! – Птичьи лапы карлика царапали темную поверхность стола, оставляя на ней белые отметины, с губы падала на балахон тягучая слюна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56