Чтобы отыскать более светлые стороны - а их немало, взять хотя бы милость и отсрочку, даруемые магической близостью, - придется хорошенько полистать страницы, или обратиться к кому-нибудь другому. Ну хотя бы к Беньямину, если угодно. Когда он, повторяя Белла, называет телефон отсутствующим братом ( meim Zwillingsbruder ). Телефон Берлинского детства приносил избавление от опустошенности одиночества3): Den Hoffnungslosen, die diese schlechte Welt verlassen wollte, blinkte er mit dem Licht der letztc Hoffnung. Mit den Verassenen teilte er ihr Bett. Auch stand er in Begriff, die schrille Stimme, die er aus dem Exil behalten hatte, zu einem warmen summen abzudampfen . Поэтому, даже если вы не уловили иноязычного смысла, и у телефона отсутствуют субтитры, вы знаете, что опасная зона содержит в себе и то, что спасает, das Rettende auth; вызов из изгнания, приостановку одиночества, откладывание миссии самоубийства в свете последней надежды ; телефон работает по обе стороны пульта жизни и смерти. Для Беньямина, для осужденного на смерть, для Мвелазе в Умтата.4) Можно сказать, в духе размышлений Макса Брода, что телефон - это объект как бы о двух душах, описываемый всякий раз по-разному, в зависимости от символической логализации, отмеченной хорошей или плохой душой, вроде хорошего или плохого объекта у Клейна. Ведь телефон еще и острый и молниеносный критик расистских табу на общение. Нам еще нужно верифицировать эти строки, но примем пока в рабочем порядке, что в телефоне чудодейственное тесно связано с приговором к убийству.
Так же как Хайдеггер, впрочем, никоим образом не может быть идентифицирован с позицией, которой ему пришлось соответствовать - с субъектом, вовлеченным в ряды национал-социализма, телефон тоже, будучи синекдохой техники, одновременно и больше и меньше самого себя. Техника и национал-социализм подписали контракт и долгую ночь аннигилирующего вызова они даже верили друг другу. Таким образом, телефон был втянут в горизонты исторической превратности, создавая эпистемологические предписания нового порядка под неким запутанным девизом, decryptage которого стал нашей задачей. Никогда сам по себе не вставая на сторону истины, телефон стал открытым соучастником лжи, помогая затуманивать фразы, изрекаемые, так или иначе, карающей властью. Не поймите меня превратно. Переход на сторону истины с твердой уверенностью в своих целях и целях человека вообще, был даже более пагубным. Запущенный как машина по раскройке истины, телефон, в тот же самый момент, стал механизмом катализации массового отречения. Вызовы, по большей части, были анонимны.
Эта работа, написанная до того, как дело Хайдеггера стало предметом всеобщего внимания, предвосхищает настойчивость, с которой пытаются уяснить суть политического искушения Хайдеггера. Скажем, когда Виктор Фариас, собирая по крохам всякие мелочи, сводит технику к простому упоминанию, он возводит преграду обдумыванию национал-социализма и его производных*. В той мере, в какой среди нас витает призрак национал-социализма и угрожает из будущего своим новым воплощением, представляется необходимым поставить вопрос политически, без обиняков, что устранило бы субъективную произвольность подхода. Меня не только занимают фантазии г-на Хайдеггера о том, чтобы стать фюрером фюрера - какое-то время он хотел преподавать и модулировать судьбу - сколько попытка распознать в Хайдеггеровском мышлении неустранимые приметы гибели демократии. Хайдеггер завалил демократию (так же, как преподаватель заваливает класс, но так же как проваливают задачу, die Aufgabe), установленную на фундаменте техники. Его обдумывание сущности техники, которую он считает отличной от самой техники, вынуждает нас учесть происшедшую перестройку субъекта в ходе текущего разговора о ресурсах устойчивости человеческого , о поставке пациентов для клиники, в ходе анализа тела** . Именно от Хайдеггера исходит величайший вызов для тех из нас, кто хотел бы разбить железный ошейник фашизма, продолжающий сжиматься на горле мира. Но называя технику величайшей опасностью, с которой сталкивается демократия, Хайдеггер, цитируя Гельдерлина, попытался выявить также и спасительную силу ( das Rettende auch ).
Решающим для Хайдеггера является вопрос о возможности свободного отношения к технике. Нам придется пристально отслеживать источник несвободы, рупором которой он стал. Он не был единственным, не был и самым наивным из тех, что попались на крючок чудовищного в своей технической мощи государственного аппарата. И все же, Хайдеггер ощутил опасность слишком поздно, почему нам и придется пропустить его размышления о сущности техники - напрямую имеющие отношение к машинам смерти - через систему автоматического дозванивания до абонента. Иначе говоря, благосклонное отношение Хайдеггера к национал-социализму началось с получения вызова от техники - вызова, который пока еще просто не дошел до нас.
Немецкий телефильм Heimat (1987) посвящает часть своего повествования прокладке телефонной связи.
Телефон соединяет то, что было едва соотносимо или не соотносилось вообще, он глобализует и унифицирует, телефонные провода сшивают страну как рану. Телефон соучаствует в мифах об органическом единстве, в которых находят надежное убежище или защиту от кастрации. Государство обвивает себя сетью связи, коконом, из которого может расти смертоносный цветок единения под солнцем непрерывной обозримости. В противоположность этому, мы попытались установить телефоны, которые разъединяют - учат давать отбой и вновь набирать номер. Конечно, телефон не объясняет национал-социализма - и никакого состояния в его полноте17 - скорее он предлагает неиспробованный подход к коду терроризма, ибо терроризм прежде всего техничен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23