Наоборот, стало
еще темнее.
Попытка приподняться окончилась резкой болью в плече и новым сеансом
небытия.
- Где я? - прошептали мои губы, отчаянно цепляясь за шорох слов.
- Там, где и все мы, - донесся в ответ хриплый женский голос.
- Где?
- В трюме "Летучего голландца."
- Но зачем? - вырвался стон из моего сердца.
- Чтобы потерять потерянное, - ответил тот же грустный голос.
- Но черт возьми, что все это значит? - зарычал я.
- Только то, что нам всем конец.
Рядом слышались всхлипывания и стоны, и громкое чавкание.
- Это ты, Смерть?
Женщина рассмеялась.
- Нет, я еще жива, но скоро все мы окажемся в гостях у этой костлявой
старухи.
- Она не старуха, - прошептал я. - Она безумно красива.
- Кто?
- Смерть.
- Э, парень, ты похоже лишился рассудка. Хотя это немудрено. Попасть в
рабство в-конце третьего тысячелетия. Безумие!
И я внезапно все вспомнил. И бегство, и бой у шлюзовой камеры, и как я
потерял сознание. А потом...
- Куда мы летим? - спросил я.
- Говорят, пираты возвращаются на свою базу, у них на исходе запасы
топлива, - послышался чей-то старческий голос.
- Было бы хорошо, - отозвалась женщина, - иначе все мы сдохаем в этом
гадюшнике.
И в этот миг вспыхнул свет, превращая сотни глаз в слезящиеся, слепые
придатки. Но мои, жаждущие зрительных образов, зрачки быстро
аккомодировались, и я увидел вокруг себя десятки изможденных, измученных
тел, облаченных в жалкие лохмотья. Затем раздался противный, до челюстных
спазм, скрежет, и огромная заслонка, прикрывающая вход в трюм, отошла в
сторону.
На пороге возникло двое громил с хронометами наперевес. Они растолкали
ближайшие тела, освобождая проход для низенького бородатого существа,
облепленного буграми мышц.
- Ну что, бездельники, - заговорил он противным скрежещущим голосом,-
ваше бесплатное путешествие подошло к концу. Теперь вам, хоть это может
показаться и несправедливо, придется отрабатывать свой билет. Увы, за все
надо платить, - и он захохотал, разрывая перепонки какафонией квакающих
звуков.
Это был он. Я узнал его голос, преследовавший меня в забытьи, не дававший
ни покоя, ни радости беспамятства.
- А теперь можете выбираться отсюда. Невольничий рынок Вилгурии ждет - не
дождется вас.
И продолжая хохотать, он удалился. Нас же один за другим стали выводить
из трюма. Я оказался между стариком и женщиной, с которыми несколько минут
назад вел разговор. Старец еле волочил ноги, и мне приходилось все время
поддерживать его, хотя я и сам в любую минуту мог потерять сознание.
Женщина, растрепанная, но с гордо поднятой головой, шла рядом.
- Как тебя зовут, сынок? - спросил старик.
- Сайрис, - ответил я, подумав при этом, что, скорее, он больше годится
мне в сыновья, чем я ему.
- Меня - Хорх, - сказал старик.
- А ее? - я кивнул через плечо.
- Ее? Кажется, Филия. Впрочем, спроси у нее об этом сам.
Но мы в этот миг подошли к выходу. Я замолчал, и, подгоняемый
охранниками, выскользнул из трюма. Сразу же за дверью оказался небольшой
коридор, заканчивающийся еще одним проходом, через который в корабль
проникал дневной свет.
Нас повели туда, навстречу новой, мучительной в своей безысходности,
судьбе.
Спускаясь по трапу, я окинул взглядом окрестности: умощенная плитами
посадочная илощадка, нескончаемый ряд холмов, поросших незнакомой
растительностью, и голубое солнце. А вдалеке за холмами виднелся город,
мрачный, застывший, как грозовая туча, не предвещающая ничего хорошего.
Казалось от его циклопических сооружений исходят волны страха и ненависти.
Вилгурия! - вдруг обожгло мой мозг. Планета зла порожденного злом. Ее
обитатели - шестирукие скорпионоподобные твари никогда не ведали, что такое
доброта, благородство, справедливость, милосердие и все остальное, на чем
зиждется любое социальное общество.
Я задохнулся от отчаянной тоски. О, Смерть, ты сделала все, чтобы
превратить меня в ничтожество, в жалкого раба своей собственной беспечной
самоуверенности. Сейчас я намного ближе к тебе, чем был в том странном доме
на Вертсайдстрит. И все же я по-прежнему далек, ибо не желаю умирать,
несмотря на все лишения и муки.
Пленников выстроили по парам и, подгоняя прикладами, погнали в сторону
города.
Путь был далек. Я шатался от усталости, едва держась на ногах. Кроме
того, сильно болело плечо. Но многим было еще хуже, чем мне, особенно
старикам и детям. Хорх, шедший рядом со мной, часто спотыкался, и я чудом
удерживал его на ногах, не давая упасть, ибо тех, кто садал и не в силах
был подняться, распыляли на атомы прямо на дороге.
Мы вышли с космодрома на широкое, покрытое бетонными плитами, шоссе. По
нему двигались невиданных конструкций экипажи, управляли которыми ке менее
невиданные существа. Но чаще всего за рулем можно было увидеть страшноликих
вилтурийдев, равнодушно скользящих взглядами по колонне человеческих
страдальцев. Какое им дело до всех нас, с кем судьба сыграла мрачную шутку?
Никакого. И где-то в глубине души я понимал их, хотя мозг отчаянно
сопротивлялся этому. Не может разумное существо повелевать разумным,
втаптывать по уши в грязь, глумиться над его физической и моральной сутью.
Не имеет права! Но вся беда в том, что так рассуждают не все. Ни в этом ли
заключается первопричина Зла, порождающая все прочие ужасы? Как знать? Но в
любом случае...
Боже, я не удержал Хорха. Он упал и не мог встать. Я попытался его
поднять, но подбежавший охранник грубо оттолкнул меня и всадил в бедного
старика заряд из хрономета. Там, где только что был человек, не осталось
ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21