ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Не принять бы историю датского принца за историю прислонившегося к дверному косяку барда. Он посылает ее в монастырь, в храм, он ждет бури и повторения и, как тот дельфийский жених, жених крови, делает то, чего всеми силами пытался не делать; но так уж было пред- и под-сказано: пахать на Ее Прибавочную Светлость Язык. Еще раз. Тогда я понимаю, что я не есть. У него изъята его личная смерть и замещена всеобщей ослепляющей смертью, христианским каноном: единственной настоящей смертью, образцовой, непрекращающейся смертью Бога (на самом деле и она фальшива, преодолена, за-снята). Он пытается воссвоить свою, он подымает ортодоксальный мятеж, мятеж против ортодоксии в рамках (в жанре) самой ортодоксии. А где взять другие? Расщепление субъективности посредством письма порождает отныне, от текста к тексту, бесконечное множество конечных я , самостоятельно преступающих текстовую работу. Расщеп запускает самотождественность парить в спиритуальном, ангельском, недосягаемом далеке, осуществляя радиоактивный дикта(н)т. Цепная реакция освидетельствует отсутствие плоти, тогда
он спасен. Его я есть как бы зеркало, которое подносят к губам покойного руки самого покойного. Эта функция спекулятивного опережающего понимания есть функция Прибавочной Стоимости языка; ее вненаходимый корпус, корпус традиции присваивает, как и следовало ожидать, тело пишущего и хоронит его истину в своем архиве. Тогда он понимает, что он не есть. Он должен, чтобы наилучшим способом проиграть, принять фальсификацию как закон, как ниспосланное ему жало в плоть, как крест, как предел, как единственное оружие, блеск которого сокроет его. В последнее время я с ужасом замечаю появление у себя компрометирующего знака, которым Гораций желает снабдить каждую вероломную девушку - черного зуба, да еще переднего вдобавок! Как однако человек мелочен: зуб этот положительно отравляет мне жизнь, он моя слабая струна, я не могу вынести даже малейшего намека на него. Вообще я довольно-таки неуязвим, но самый величайший болван может нанести мне удар несравненно глубже и сильнее, чем он сам это думает, лишь слегка затронув в разговоре этот предмет. Право, на свете много странного! Один вид моего черного зуба мучит меня куда больше самой упорной зубной боли. Я хочу вырвать его, но этим испорчу свое произношение, нельзя будет владеть речью в таком совершенстве. Но будь что будет, я все-таки вырву его и вставлю фальшивый. Последний будет фальшью только относительно других людей, первый же относительно меня самого ( Дневник обольстителя ). Итак, неуязвимость, вот к чему он стремится, неуязвимость и есть совершенная речь . Из книги в книгу прятать, перепрятывать плоть, беззащитную и нагую. Письмо как кенотаджирование, протеиновый, неуловимый протез, подвешивающий телесность в другом, совсем другом месте: подноготная всех коммуникативных стратегий, от жрецов и оракулов, включая пророков, и их тоже, до философов - вплоть до деконструктивистских пассов. Обольщение, и чтобы другой влюбился в твое собственное (единственное, свое) исчезновение, вплоть до последнего удовольствия падать отпущенным в нарциссизме: упредить эхо, не
дать ему растерзать, но рассеяться самому, рассеять чары. Фальшивый зуб рассеял всех толмачей Киркегора, всех его псевдонимов, всех, вот они, Киркегоров вместе взятых, в том числе и Серена Аби К. Ложный зуб был зубом мудрости, ядовитым зубом, сворачивающим игру как кровь, как победное знамя. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив (Числа, 21, 9). Так он разговаривал в сердце своем, сердце тьмы и беспамятства . Тогда как в твердом здравии и полном уме он вычеркивает из предварительного наброска к Понятию страха следующий красноречивый пассаж: Если бы некто, желая наставить меня, сказал бы: В соответствии с изложенным прежде вы могли бы прямо заявить - он (то есть змей) есть язык , то я ответил бы: Ну, этого я не говорил . Не произносил, хотел он сказать, не писал, чтобы не испортить произношение, не испортить фигуру, в том числе и - фигурально выражаясь - фигуру речи. Но на этот раз не он будет писать, его напишут. Возьмут за руки Абелону и... Он взял за руки Абелону и распахнул ее, точно книгу.
Слепое пятно: греКопадение К.
Геродот сообщает, что обычай обрезания был с давних пор в Египте тайным, связанным с культом; более того, его наличие подтверждается состоянием мумий и изображениями на стенах гробниц. Египтяне также оскопляли девочек, достигших определенного возраста: вырезали им клитор. Никакой другой народ средиземноморья не практиковал этот сакральный обычай. Можно вспомнить также, что Исида находит двенадцать частей расчлененного Осириса - за исключением фалла, который пожрали три рыбы и который ей пришлось восстанавливать из куска глины; она бальзамирует тело мужа и совокупляется с ним. От этой копулы рождается на свет новый Бог, Гор, или, в другой транскрипции, Хор (в том числе и античный: Эдип вывихивает стопу; Эдип слепнет; Эдип ослепляет доктора Фрейда...). И тем не менее, последний не так уж далек от истины, когда, как Моисей, выводит происхождение иудейской религии, религии обрезания, равно как и письменности (и это не в пример более важно), из Египта: царской смертью в Египте была смерть от укуса змеи. Что до греков, а они часто наведывались пошептаться со Сфинксом в эти земли, в их преданиях укус всякий раз приходится в божественную пяту. Тайна мумии охранялась жрецами, верховным был божественный фараон; его тело, приняв в себя жало смерти (вот почему Клеопатра кладет их себе на грудь, будучи последней царицей), источает бессмертный яд, яд бессмертия:
1 2 3 4 5 6 7
он спасен. Его я есть как бы зеркало, которое подносят к губам покойного руки самого покойного. Эта функция спекулятивного опережающего понимания есть функция Прибавочной Стоимости языка; ее вненаходимый корпус, корпус традиции присваивает, как и следовало ожидать, тело пишущего и хоронит его истину в своем архиве. Тогда он понимает, что он не есть. Он должен, чтобы наилучшим способом проиграть, принять фальсификацию как закон, как ниспосланное ему жало в плоть, как крест, как предел, как единственное оружие, блеск которого сокроет его. В последнее время я с ужасом замечаю появление у себя компрометирующего знака, которым Гораций желает снабдить каждую вероломную девушку - черного зуба, да еще переднего вдобавок! Как однако человек мелочен: зуб этот положительно отравляет мне жизнь, он моя слабая струна, я не могу вынести даже малейшего намека на него. Вообще я довольно-таки неуязвим, но самый величайший болван может нанести мне удар несравненно глубже и сильнее, чем он сам это думает, лишь слегка затронув в разговоре этот предмет. Право, на свете много странного! Один вид моего черного зуба мучит меня куда больше самой упорной зубной боли. Я хочу вырвать его, но этим испорчу свое произношение, нельзя будет владеть речью в таком совершенстве. Но будь что будет, я все-таки вырву его и вставлю фальшивый. Последний будет фальшью только относительно других людей, первый же относительно меня самого ( Дневник обольстителя ). Итак, неуязвимость, вот к чему он стремится, неуязвимость и есть совершенная речь . Из книги в книгу прятать, перепрятывать плоть, беззащитную и нагую. Письмо как кенотаджирование, протеиновый, неуловимый протез, подвешивающий телесность в другом, совсем другом месте: подноготная всех коммуникативных стратегий, от жрецов и оракулов, включая пророков, и их тоже, до философов - вплоть до деконструктивистских пассов. Обольщение, и чтобы другой влюбился в твое собственное (единственное, свое) исчезновение, вплоть до последнего удовольствия падать отпущенным в нарциссизме: упредить эхо, не
дать ему растерзать, но рассеяться самому, рассеять чары. Фальшивый зуб рассеял всех толмачей Киркегора, всех его псевдонимов, всех, вот они, Киркегоров вместе взятых, в том числе и Серена Аби К. Ложный зуб был зубом мудрости, ядовитым зубом, сворачивающим игру как кровь, как победное знамя. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив (Числа, 21, 9). Так он разговаривал в сердце своем, сердце тьмы и беспамятства . Тогда как в твердом здравии и полном уме он вычеркивает из предварительного наброска к Понятию страха следующий красноречивый пассаж: Если бы некто, желая наставить меня, сказал бы: В соответствии с изложенным прежде вы могли бы прямо заявить - он (то есть змей) есть язык , то я ответил бы: Ну, этого я не говорил . Не произносил, хотел он сказать, не писал, чтобы не испортить произношение, не испортить фигуру, в том числе и - фигурально выражаясь - фигуру речи. Но на этот раз не он будет писать, его напишут. Возьмут за руки Абелону и... Он взял за руки Абелону и распахнул ее, точно книгу.
Слепое пятно: греКопадение К.
Геродот сообщает, что обычай обрезания был с давних пор в Египте тайным, связанным с культом; более того, его наличие подтверждается состоянием мумий и изображениями на стенах гробниц. Египтяне также оскопляли девочек, достигших определенного возраста: вырезали им клитор. Никакой другой народ средиземноморья не практиковал этот сакральный обычай. Можно вспомнить также, что Исида находит двенадцать частей расчлененного Осириса - за исключением фалла, который пожрали три рыбы и который ей пришлось восстанавливать из куска глины; она бальзамирует тело мужа и совокупляется с ним. От этой копулы рождается на свет новый Бог, Гор, или, в другой транскрипции, Хор (в том числе и античный: Эдип вывихивает стопу; Эдип слепнет; Эдип ослепляет доктора Фрейда...). И тем не менее, последний не так уж далек от истины, когда, как Моисей, выводит происхождение иудейской религии, религии обрезания, равно как и письменности (и это не в пример более важно), из Египта: царской смертью в Египте была смерть от укуса змеи. Что до греков, а они часто наведывались пошептаться со Сфинксом в эти земли, в их преданиях укус всякий раз приходится в божественную пяту. Тайна мумии охранялась жрецами, верховным был божественный фараон; его тело, приняв в себя жало смерти (вот почему Клеопатра кладет их себе на грудь, будучи последней царицей), источает бессмертный яд, яд бессмертия:
1 2 3 4 5 6 7