этим бояре окажут ему почесть. Воротынский отвечал на это прежнее; тогда литовские послы объявили, что иначе они не заключат ничего и окончат переговоры, потому что должны ехать на сейм. Тем съезд и кончился. Когда в Москве узнали об этом, то послали Воротынскому последнюю меру: заключить перемирие с уступкою всего, что за Литвою, и чтобы Владислав обязался в перемирные годы Московского государства не доступать никакими мерами и умыслами.Между тем шла переписка между боярами и польскими панами радными, также между боярами и послами, находившимися под Смоленском. Бояре писали к панам радным, жалуясь на литовских послов, и, между прочим, писали следующее: «Вы бы не смотрели на тех, которые всякое злое дело и ссору между государствами делали для своей корысти, а отцы их и деды в такой чести не бывали и никаких добрых дел между государствами не делывали». Бояре намекали здесь на Гонсевского. Послы, узнавши об этой грамоте, оскорбились и послали в Москву к боярам от себя грамоту, в которой жаловались на поведение московских послов и объявляли, как они согласны помириться: перемирье должно быть заключено между государствами, а не государями, с условием, чтобы Речи Посполитой был уступлен Смоленск со всеми городами и волостями, которые приписаны к нему в докончальных записях. Что же касается до намеков боярских на Гонсевского, то послы отвечали: «Удивляемся мы очень словам вашим, что вы так грубо, укорительно и непригоже пишете: между нами в посольстве все люди отецкие, честные, старожилых знатных родов; да и не ведется этого в народе нашем, чтоб в таких великих делах припускать людей недостойных, как, по грехам, у вас теперь на Москве повелось, что люди простые, мужики, поповские дети и мясники негодные, мимо многих княжеских и боярских родов, не попригожу к великим государственным и земским и посольским делам припускаются. И вам бы, братье нашей, самим поостеречься и таким недостойным мужикам не давать воли, которые воровством научились жить и злостью и упрямством своим вас, великих честных людей, заводят на кровь людскую стоять. Если вы упрямством будете стоять, то и мы всем государством начнем крепко стоять; король и королевич, сославшись с великими государями, перед послами их произведут суд над Филаретом митрополитом и, уличивши его листами патриарховыми, живым Шеиным и другими многими свидетельствами, людьми и грамотами, что он всему Московскому государству и прирожденному истинному государю своему Владиславу неправду и измену явную учинил, и под ним сыну своему Михаилу государства Московского неправдою подыскивал, по тем его делам над ним и покончат, а против сына его с войском к столице королевич Владислав поспешит». Бояре отвечали им: «Если бы митрополит Филарет государства сыну своему подыскивал, то в то время, как мы, бояре, с гетманом Жолкевским договаривались, он бы дело портил и на то не производил, потому что он был тогда в Москве самою большою властью под патриархом, а братья его и племянники — бояре большие же, и в послах к государю вашему он бы не пошел и сына своего в Москве с вашими людьми не оставил. А как великий государь наш Михаил Федорович сидел в Москве у ваших людей в плену, и если бы действительно так было, как вы теперь на митрополита Филарета пишете, то вы бы ему, великому государю, смолчали ли? На кого вы не по правде думали, тех за приставов давали и пытали, а иных и смертью казнили. Ты, Александр Гонсевский, всем нам, боярам, говорил, что Московского государства ищет Прокопий Ляпунов; потом паны-рада писали к нам, что ищет князь Василий Васильевич Голицын в совете с митрополитом Филаретом, а теперь пишете, что митрополит искал государства сыну своему! И вы сами себя своим письмом обличаете, сами не знаете, какое лукавство на кого взвести. Пишете, что у нас недостойные люди к великим делам припускаются: но у великого государя в думе и во всяких чинах и приказах отецкие дети, кто чего достоин по своему отечеству, разуму и службе. А государь ваш и его сын через крестное целование прислали на Москву в казначеи кожевенника детину Федьку Андронова, в думные дьяки — овчинника Степанку Соловецкого да ключника Баженка, да суконника Кирилку Скоробовицкого, Ваську Юрьева поповича. И вам, братье нашей, надобно о том писать, рассудив».На шестом съезде, когда литовские послы услыхали от московских, что те без государева именованья никаких дел не будут делать, то разъехались с бранью и с шумом, отказали, что вперед съезжаться не будут и едут в Польшу. В Москве испугались и отписали Воротынскому: «Вы бы теперь с литовскими послами на съездах говорили гладко и пословно, а не все сердито, чтоб вам с ними никак не разорвать». Литовские послы объявили чрез Ганделиуса, что до тех пор не поедут на съезд, пока московские не объявят, что согласны на перемирие «государства с государством». Воротынский дал знать об этом в Москву и получил оттуда позволение согласиться на такое перемирие. «Сперва, — писал царь, — говорили бы вы о делах: а как наше имя писать, о том вы бы с ними в начале не говорили, чтоб их больше в дело втянуть; и как уже о всяких делах с ними договоритесь и дойдет до записей и утвержденья, то вы бы тогда о нашем и королевском имени с ними говорили, а съездам сроки откладывали бы вы подолее, чтоб с литовскими послами попроволочить до тех пор, пока послы наши с шведскими послами совершат и закрепят». После этого московские послы несколько раз съезжались с Ганделиусом, который требовал, чтоб они сказали ему последнюю меру; но они настаивали, чтобы был съезд с самими литовскими послами, с которыми они и станут толковать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47