Послышались тяжелые шаги Пойккерта в коридоре. Минуту спустя он вошел и плотно закрыл за собой дверь.
— Вы изумитесь, — сказал он многозначительно, сохраняя особую «пойккертовскую» манеру говорить о таинственных вещах с преувеличенно важным видом.
— И не подумаю изумляться, — загорячился Леон. — Она потеряла мужа, часы, словом, что-то потеряла. Это ясно как день!
— Попроси ее войти, — сказал Манфред, и Пойккерт быстро вышел.
Женщина нерешительно вошла в комнату, продолжая растерянно озираться.
Альма Стемфорд. Прибыла из Эдж-Уэра сегодня вечером. Вдова. Задолго до окончания ее рассказа пророчество Пойккерта относительно изумления сбылось в полной мере, ибо эта женщина, облаченная в платье, от которого с презрением отказалась бы беднейшая из работниц, была леди в полном смысле этого слова. Голос ее звучал мягко и благозвучно, употребляемые ею выражения указывали на благовоспитанность и интеллигентность. Подробности условий ее прошлой жизни могли быть известны только непосредственному их свидетелю.
Она была вдовой очень богатого человека, владельца обширных поместий в Йоркшире и Соммерсете. Страстный любитель псовой охоты и отважный наездник — он погиб в поле во время бешеной скачки за зайцем.
— Детство моего мужа не было счастливым и безоблачным, — продолжала она. Потеряв родителей еще во младенческом возрасте, он воспитывался дядей — грубым, нелюдимым стариком, подверженным длительным запоям. Мальчик рос затворником, не общаясь со сверстниками, не получая должного образования… Приблизительно за год до своей смерти старик все-таки пригласил в дом некоего юношу, немногим старше самого Марка, в качестве учителя и воспитателя. После смерти дяди юноша остался в доме, выполняя обязанности секретаря. Мужу моему шел двадцать первый год. Его секретарь был, как я уже говорила, немногим старше. Звали его…
— Люис Лезерсон, — громко произнес Леон к невыразимому изумлению дамы.
— Да. Но как вы узнали об этом?
— Продолжайте, продолжайте, миссис Стемфорд, — нетерпеливо сказал Манфред. — Наш друг просто феноменально догадлив.
— Смерть мужа была для меня тяжелым потрясением. Завещание его было великодушным, но несколько странным…
— Чем же? — поинтересовался Пойккерт.
— Половину своего состояния муж завещал мистеру Лезерсону. Оставшаяся половина предназначалась мне, но только по истечении пяти лет со дня его смерти и при условии выполнения определенных требований…
— Каких? — нетерпеливо спросил Леон.
— Весь этот период я не должна была выходить замуж, проживать обязана была в некоем уединенном доме без права выхода. Мистеру Лезерсону как единственному доверенному лицу были предоставлены неограниченные полномочия распоряжаться наследством мужа до истечения этих пяти лет.
— Очень мило, — сказал Манфред. — И вы все это время находились…
— До сегодняшнего дня я безвыездно жила в этом уединенном доме. Это недалеко от Гарло, в нескольких милях от станции… Там я провела два года на положении племянницы. Мистер Лезерсон приставил ко мне двух надзирательниц, которые каждый вечер запирали меня на ключ в моей спальне. Кроме того, здание днем и ночью охранялось…
— Они считали вас не совсем… здоровой? — медленно произнес Пойккерт.
— Вы тоже так считаете? — торопливо спросила она.
— В этом случае мы бы не тратили время на эту беседу, — заметил Гонзалес. — Ранее вы пытались бежать?
— Да. Это было… с месяц назад…
— Точно! Именно с этого времени Лезерсон окружил нас своими агентами! — воскликнул Леон.
— После попытки к бегству охрану удвоили. Меня не выпускали даже во двор.
— Как вы узнали о нас?
— Газет мне не давали, но как-то случайно мне в руки попал клочок заметки о вашей организации. Вот тогда-то я и решила бежать к вам за помощью. После той попытки шансов у меня не было никаких, но помог случай. Два раза в неделю в дом приходила подёнщица из соседней деревни. Она сжалилась надо мной и вот вчера вечером принесла мне это платье. Сегодня утром, переодевшись, я вылезла в окно и, никем не узнанная, прошла мимо караульных…
— Та-ак… — протянул Манфред. — Картина проясняется.
— Это еще не все, — сказала женщина и вынула из кармана все еще мокрой кофты небольшой сверток. — После несчастья моего мужа отвезли в ближайшую сельскую больницу, а на следующий день, рано утром его не стало. По всей вероятности, ночью, когда сестры милосердия за ним не наблюдали, сознание еще раз вернулось к нему, так как край простыни был покрыт небольшими рисунками карандашом, который он, как выяснилось, сорвал с температурной дощечки над изголовьем.
И она разостлала на столе квадратный кусок помятого, выцветшего полотна.
— Как вы получили это? — спросил Леон, и глаза его сверкнули.
— Старшая сестра вырезала это по моей просьбе.
Манфред нахмурился.
— Образец рисования при сильно повышенной температуре, — промолвил он.
— Напротив, — спокойно возразил Гонзалес, — для меня здесь все ясно как день. Где вас венчали?
— У вестминстерского нотариуса.
Леон кивнул головой.
— Постарайтесь припомнить: не было ли чего-нибудь странного при венчании, не имел ли ваш муж личного совещания с нотариусом?
Ее лучистые большие глаза при этих словах расширились еще больше.
— Да. Мистер Лезерсон и мой муж встречались с нотариусом в его конторе.
Леон усмехнулся было, но тут же принял сосредоточенный вид.
— Еще вопрос. Когда вы увидели завещание? До или после смерти мужа?
— Да… нет-нет, до смерти мужа мне только говорили о наличии завещания, но я тогда его не…
— Кто говорил? Мистер Лезерсон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36