У него есть
оборудование, которым сейчас пользуется Чиб, чтобы закончить картину, -
работая напряженно и с уверенностью, которой ему недоставало, когда он
начал создавать ее. Затем он покидает дом Руника, неся огромное овальное
полотно над головой.
Он шагает мимо опор, под изгибами их ответвлений с яйцевидными домами
на конце. Он минует несколько маленьких зеленых скверов с деревьями,
проходит под другими домами и через десять минут приближается к сердцу
Беверли Хиллз. Здесь, Гермесу подобный, подвижный, как ртуть, он видит

В ЗОЛОТОМ ПОЛУДЕННОМ СВЕТЕ
ТРЕХ ДАМ В СВИНЦОВОМ ОБЛАЧЕНИИ,
тихо плывущих в лодке по озеру Иссус. Мариам ибн-Юзуф, ее мать и тетя
без всякого интереса держат в руках удочки, глядя в ту сторону, где яркие
цвета, музыка и шум толпы перед Народным Домом. Полиция уже прекратила
драку юнцов и расставила повсюду пикеты, чтобы не допустить новых
беспорядков.
Все три женщины одеты в одежду желтого цвета, она полностью скрывает
тело, как предписано одеваться членам магометанской секты фундаменталистов
Вахнаби. У них на лице нет паранджи; теперь даже Вахнаби не настаивают на
этом. Их братья египтяне на берегу облачены в современные одеяния,
позорные и греховные. Несмотря на это, дамы пристально разглядывают их.
Мужчины их общины стоят по краю толпы. Они бородаты, на них такое же
платье, как на шейхах в фидеофильмах об Иностранном легионе; они бормочут
гортанные проклятия и шипят по поводу непристойной демонстрации обнаженной
женской плоти. Но смотрят во все глаза.
Эта маленькая группа прибыла из зоологического заповедника в
Абиссинии, где их поймали на браконьерстве. Местные госорганы предоставили
им на выбор три возможности. Заключение в доме перевоспитания, где их
будут лечить, пока они не станут добропорядочными гражданами, пусть даже
на это уйдет остаток их жизни. Высылка в Израиль, в мегаполис Хайфа. Или
переселение в Беверли Хиллз, пригород Лос-Анджелеса.
Что, жить среди презренных израильских евреев? Они ответили плевками
и предпочли Беверли Хиллз. Ах, Аллах посмеялся над ними! Теперь их
окружают Финкельштейны, Аппельбаумы, Сигекли, Вайнтраубы и многие другие
неверные из колен Исаака. Что еще хуже, в Беверли Хиллз не было мечети.
Они ездили каждый день за сорок километров на Шестнадцатый горизонт, где
была возможность помолиться в мечети, или же собирались на молитву у
кого-нибудь дома.
Чиб спешит к кромке окаймленного пластиком озера, опускает на землю
свою картину и низко кланяется, сорвав с головы несколько помятую шляпу.
Мариам улыбается ему, но улыбка исчезает, когда строгие матроны делают ей
замечание.
- Йа кельб! Йа ибн кельб! - кричат матроны ему.
Чиб широко улыбается им, машет шляпой и говорит:
- Очарован, поверьте, сударыни! Прекрасные дамы, вы напоминаете мне
Трех Граций!
Затем он кричит:
- Я люблю вас, Мариам! Я люблю вас! Ты для меня словно роза Шарона!
Красивая, с глазами газели, девственная! Цитадель невинности и силы, ты
полнишься буйным материнским соком, ты хранишь верность своей единственной
подлинной любви! Я люблю тебя, ты - единственный свет среди мертвых звезд
во мраке неба! Я взываю к тебе через пустоту!
Мариам понимает общенародный английский, но ветер относит в сторону
его речи. Она улыбается жеманно, и Чиб не в силах подавить секундное
отвращение, вспышку гнева, как будто она предала его каким-то образом. Все
же он овладевает собой и кричит:
- Я приглашаю вас на свою выставку! Вы, и ваша мать, и ваша тетя
будете моими гостями. Моя душа, вы посмотрите мои картины и поймете, что
за человек собирается умчать вас на крыльях своего Пегаса, моя голубка!
(Нет ничего более нелепого, чем словесные излияния молодого
влюбленного поэта. Он крайне высокопарен. Мне смешно. Но я также тронут.
Хоть я и старый, я помню своих первых возлюбленных, помню тот огонь, те
водопады слов, молниеподобных, окрыленных страданием. Дорогие подруги,
большинство из вас в могиле; остальные увяли. Я посылаю вам воздушный
поцелуй.
Старик)
Мать девушки встает в лодке. На какую-то секунду она поворачивается
профилем к Чибу, и ему видится, какие ястребиные черты будут у Мариам,
когда она достигнет возраста матери. Сейчас у нее плавный орлиный профиль
- "изгиб дамасского клинка", как выразился однажды Чиб о таком типе лица.
Нос выступающий, но красивый. А вот уже мать выглядит старым неопрятным
стервятником. И тетка - совсем не орел, а что-то вроде верблюда с теми же
чертами.
Чиб отталкивает от себя эти неодобрительные, даже оскорбительные
сравнения. Но ему не оттолкнуть трех бородатых, немытых, облаченных в
балахоны мужчин, которые окружили его.
Чиб говорит, улыбаясь:
- Не припомню, чтобы приглашал вас.
На их лицах ничего не отражается, поскольку местный английский -
разговорный, быстрый - звучит для них непереводимой тарабарщиной. Абу -
общее имя для всех египтян в Беверли Хиллз - изрыгает проклятия столь
древние, что на них отреагировал бы житель Мекки домагометовской эпохи. Он
складывает пальцы в кулак. Второй араб делает шаг к картине и заносит
ногу, собираясь пнуть ее.
В этот момент мать Мариам обнаруживает, что в лодке стоять так же
опасно, как на верблюде. Даже опаснее, потому что никто из трех женщин не
умеет плавать.
Как не умеет и тот араб средних лет, который кидается на Чиба, но
происходит следующее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32