Арнак, следивший в подзорную трубу за его движениями, схватил вдруг за плечо Вагуру и прижал трубу к его глазу. Оба возбужденно заговорили между собой по-аравакски, чем-то крайне взволнованные, то с чем-то соглашаясь, то выражая сомнения, то споря; потом снова хватались за подзорную трубу, словно желая еще раз убедиться. Я уловил лишь часто повторяемое слово: Манаури. Их необычайное оживление возбудило мое любопытство.— Что это за Манаури или как его там? — спросил я.— О-ей, Ян! — сказал Арнак. — Вон тот, что купается, очень похож на Манаури.— А кто такой Манаури?— Манаури — это брат матери Вагуры и один из вождей нашего племени.— Значит, ваш близкий родич!— Мы не уверены, что это он. Мне кажется, он, а Вагура сомневается… Мы четыре года не виделись. Можно ошибиться.— Это не Манаури! — тряс головой Вагура.— А я думаю, Манаури! Наверняка Манаури, — настаивал на своем Арнак.Я велел им перестать препираться и сказал:— Нам очень важно знать точно. Поэтому ныряйте в кусты и подойдите к нему еще на сто шагов, вон туда, к тем зарослям. Может, оттуда его узнаете.Прихватив подзорную трубу, парни юркнули в кусты и поспешили к ручью. Резвости им было не занимать, и все-таки они не успели. Прежде чем им удалось подойти достаточно близко, индеец вышел из воды, повернулся к ним спиной, надел рубашку и вернулся к своим.Когда я подошел к юношам, они все еще были взволнованы и не пришли к единому мнению.В чаще кактусов мы, чуть не касаясь друг друга лбами и не спуская глаз с бивака, стали совещаться, что делать дальше.Следовало предпринять что-то решительное, ибо пришельцы, как можно было понять по их поведению, не собирались скоро покинуть остров.У нас давно уже вошло в обычай перед каждым важным шагом устраивать общий совет. Мнение ребят стоило выслушать, коллектив у нас был сплоченный и дружный, а кроме того, такое уважение к юношам страшно им льстило. Впрочем, они вполне его заслуживали — ведь мне не раз доводилось следовать их на редкость разумным и верным советам, особенно Арнака.Вот и теперь мы совместно порешили, что лучше будет, если мы сами объявимся пришельцам, до того, как они обнаружат наше присутствие и предпримут какие-либо враждебные по отношению к нам шаги. Эти люди не казались нам опасными, может быть, даже они нуждались в нашей помощи, а возможно, и нам бы пригодилась их помощь, ведь у них было три лодки.Собираясь выйти из кустов, я положил ружье на землю, не желая пугать людей его видом. Мне достаточно было и пистолета, сунутого за пояс и наполовину скрытого.— Мы тоже пойдем без ружей? — спросил Арнак.— Вы не пойдете вообще!— Как? Что ты говоришь, Ян? Нет, мы тоже пойдем! — попытались возражать юноши.Я посмотрел на них с чуть иронической улыбкой, что сразу их смутило и несколько охладило их пыл.— Нам нельзя раскрывать все свои карты.— Что значит, Ян, «раскрывать карты»?— Нельзя показывать все наши силы. Сначала пойду я один, и посмотрим, как они поведут себя. Вы — мое войско, останетесь в укрытии до тех пор, пока я не подам знак. Лучше если они не будут о вас знать… Понятно? Вы — мой скрытый резерв. Ну, я пошел!Чтобы не выдать укрытия Арнака и Вагуры, я сделал в чаще крюк в четверть мили и только потом вышел на берег. Не спеша, будто прогуливаясь, приближался я к биваку. Впереди росли кокосовые пальмы, скрывавшие меня от глаз пришельцев. Потом я вышел на открытое место. С этой стороны пришельцы, вероятно, никого не ждали, и я прошел изрядную часть пути, пока они наконец меня заметили почти у самого устья ручья.Поднялся страшный переполох! Женщины, крича, бросились врассыпную. На бегу они хватали детей. Мужчины, заметив, что я один, не побежали, а схватились за оружие: кто за ножи, кто за тяжелые дубинки, — и остались стоять каждый на своем месте как вкопанные, пожирая меня взглядом. После паники первых минут наступила зловещая тишина.Тем же шагом, что и прежде, я шел вперед. Вот и устье ручья. От ближайших мужчин меня отделяло не более тридцати-сорока шагов.Я сделал дружеский жест рукой и громко поприветствовал мужчин по-английски:— Welcome! — Привет!Они не шелохнулись.— Good day! — Добрый день! — крикнул я и приветливо, во весь рот улыбнулся.В ответ на мое «Добрый день!» снова глухое молчание.— Никто из вас не понимает по-английски? — спросил я.Матрос Вильям научил меня нескольким испанским словам. Я перебрал их в памяти и крикнул:— Buenos dias! — Добрый день!С той стороны тишина, ни гугу. По выражению лиц трудно было понять, понимают ли они испанский язык.Я попробовал еще раз.— Amigo! — Друг! — Bueno amigo! — Добрый друг!При этом, ударяя в грудь, я указывал на себя пальцем, дабы не вызывало сомнений, что «добрый друг» — это я и есть.Но те словно превратились в каменные изваяния. Такого недоброжелательного приема я не ожидал. Неужели их так страшно поразил вид обросшего бродяги, что они оцепенели и лишились дара речи?Но я не сдавался.— Amigos! — Друзья! — произнес я и широким жестом обвел их всех, давая тем ясно понять, что всех их Считаю друзьями.В их толпе раздался кое-где приглушенный шепот, но тут же смолк, и снова никакого ответа.Я исчерпал уже свой запас и слов и шуток. Что же предпринять еще, чтобы их расшевелить и убедить? Я догадывался, что, судя по бороде, они распознали во мне европейца и этим объяснялось их недоверие.Оставался еще один способ, но тоже не очень надежный.— Манаури! — позвал я.Откуда-то сбоку до меня донесся возглас удивления. Я ухватился за него, как за последнюю соломинку.— Манаури! — повторил я, произнося имя как можно отчетливее.— Хо! — ответил рослый индеец, выходя из-за пальмы. Это был тот человек, что недавно купался в ручье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68