Ни в коем случае нельзя дозволять солдатам пялиться на офицеров, не говоря уж о самом правителе. Немного страха подобно мылу: он очищает, оставляя после себя почти незаметную защитную пленочку.
Проходя вдоль третьей шеренги, Химнет внезапно остановился. Он нахмурился, сложил руки за спиной и не спеша повернулся к Перегрифу.
— Ты это заметил?
Генерал внутренне напрягся.
— Что именно, господин?
Химнет кивком указал на строй.
— Шестой всадник с конца.
Перегриф сузил глаза. Ему очень хотелось сказать, что он ничего особенного не заметил в бойце, но генерал сказал правду:
— Да, господин, теперь вижу.
— Как, по-твоему, мы должны теперь поступить?
Послышалось мерное металлическое звяканье — волшебник начал постукивать по броне пальцами.
— Уверен, мой господин найдет верное решение.
Кивок.
— Не люблю сразу принимать крайние меры. Давай-ка дадим ему минуту-другую, пусть приведет себя в порядок.
— Да, господин.
Они пошли дальше. Генерал ничем не выдал своих чувств, но про себя он молился за душу несчастного солдата.
Однако тот никак не мог взять себя в руки. Чем ближе подходили Химнет и Перегриф, тем сильнее он трясся. Правитель Эль-Ларимара остановился перед ним и смерил его грозным взглядом. Солдат задрожал еще больше и уставился себе под ноги.
И вдруг уронил копье.
Не зная, как теперь быть — то ли спешиться и подобрать его, то ли сбежать, — гвардеец замер, как кролик. Химнет опустил голову и долго созерцал лежавшее на плацу копье. Эромакади, почуяв возможную поживу, закружились возле копья.
Наконец Химнет поднял голову.
— Боюсь, такой бесхребетный солдат недостоин быть в рядах гвардии. Если даже на смотре ты не в силах удержать оружие, что же ты будешь делать в сражении? Бросишь его и пустишься наутек?
— Никак нет, господин! — заикаясь, ответил гвардеец. — Мне… Я сегодня просто волнуюсь. Это мой третий смотр и первый, на котором вы высочайше соизволили присутствовать.
Он чуть опустил голову и рискнул встретиться взглядом с глазами Одержимого.
— Умоляю вас, господин! У меня жена и ребенок!.. Дайте еще возможность… Я буду верно служить вам!! Моя жизнь в ваших руках…
— Да, да… Ты это уже говорил, когда давал присягу. Я помню об этом.
Химнет сделал пренебрежительный жест. Остальные даже не смотрели на своего несчастного товарища, все они застыли в седлах и никто не повернул головы.
— Как я могу положиться на человека, который на смотре трясется от страха так, что роняет копье?! Я мог бы дать тебе возможность исправиться, но что, если потом ты попросишь еще одну, и еще?
— Прошу вас, господин…
— И какой пример ты подашь своим боевым товарищам? Я не вижу среди них никого, кто в случае ошибки упрашивал бы меня дать им возможность исправиться. Может, это потому, что они никогда не допускают ошибок? А не допускают они их потому, что им известно: я не имею права позволить моим гвардейцам меня подводить.
Он отвернулся и долго глядел на океан.
— Знаешь ли ты, — неожиданно доверительным тоном продолжал правитель, — сколько в Эль-Ларимаре тех, кто готов пожертвовать всем, лишь бы увидеть мою смерть?
Перегриф хотел услышать обязательные возражения, но Химнет отмахнулся:
— Да-да, это правда. Почему-то меня любят не все. Я с этим мирюсь, ибо должен. В небольшой степени разногласия необходимы, это позволяет людям выпускать пар и сохранять иллюзию, что они пользуются большей свободой, чем на самом деле. — Он со вздохом повернулся к взмокшему от пота гвардейцу. — Но от тех, кто мне служит, я обязан требовать безупречного исполнения своих обязанностей, как требую того же от себя самого. Особенно это относится к моей личной гвардии, в ее рядах нет места тем, кто не властен над собственным телом…
Он сжал кулак, поднял руку и резко раскрыл ладонь. Солдат сдавленно вскрикнул, затем дал коню шпоры и стремительно поскакал прочь от плаца.
А над ладонью Химнета всплыл и закружился зеленый шар с черными прожилками. Он светился изнутри мертвенным светом. На поверхности его то и дело появлялись и тут же исчезали облачка мути.
Перегриф сжал губы и отвел глаза. Эромакади кружились у ног хозяина в радостной пляске.
Подчеркнуто небрежно Химнет махнул рукой вслед дезертиру. Тот тем временем уже миновал ворота и гнал коня по дороге, ведущей к городу, нещадно нахлестывая его плетью.
Химнет нахмурился. Единственное, с чем он не мог смириться, — это с беспричинной жестокостью по отношению к животным. Особенно к тем, которые порой служили ему лучше, чем люди.
Оставляя за собой длинный хвост, шар метнулся к воротам и помчался вдогонку беглецу. Химнет повернулся к генералу:
— Пойдем, Перегриф. Надо закончить смотр…
Они вновь двинулись вдоль строя. Из-за внешней стены донесся далекий, полный безысходности вопль. В этом крике не было страха перед смертью; зато ясно был слышен ужас перед изысканным наказанием и судьбой, на которую Химнет обрек виновного.
Властитель остановился перед последним гвардейцем в шеренге.
— Хорошо служишь, солдат.
— Благодарю, мой господин.
— О том, что здесь случилось, не думай. А кто хорошо служит мне, будет вознагражден. А кто плохо… Почему бы тебе и твоему соседу не съездить и не привезти сюда своего незадачливого товарища?
Повинуясь движению его руки, два всадника развернули коней и галопом помчались к воротам крепости. Перегриф был озадачен.
— Господин, разве он не умер?
— Разумеется, нет. Какого же ты мнения обо мне, Перегриф! Солдат понес наказание, и, несомненно, будет исключен из гвардии. Но я никогда не предам смерти человека, которому по природе своей не дано соответствовать нужным требованиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85