Гроза висела в воздухе.
- Когда индус заговорил с вами,- доверительно и тихо начал патер,- на меня словно озарение нашло. Он просто трижды повторил одно и то же, а я вдруг увидал и его самого, и все его мироздание. Он в первый раз сказал: "Мне ничего не нужно", и я почувствовал, что ни его, ни Азию нельзя постигнуть. Он повторил: "Мне ничего не нужно", и это значило, что он, как космос: ни в ком и ни в чем не нуждается - в Бога не верит, греха не признает. Блеснув глазами, он повторил свои слова еще раз. Теперь их следовало понимать буквально: ничто - его обитель и заветное желание, он алчет пустоты, как пьяница - вина. И эту жажду разрушения и отрицания...
Фламбо, на которого упали первые дождевые капли, вздрогнул, как от пчелиного укуса, и перевел глаза на небо. Выкрикивая на ходу что-то невнятное, к ним через весь сад бежал доктор. Промчавшись пулей мимо двух друзей, он, словно коршун, налетел на Аткинсона - тот никак не мог устоять на месте и все норовил перебраться поближе к крыльцу - и закричал, тряся его за шиворот:
- Кончайте вашу грязную игру! Что вы с ним сделали?
Священник резко выпрямился и голосом, звеневшим сталью, словно на разводе, внушительно сказал:
- Пустите его, доктор. Нас тут достаточно, чтоб задержать любого. Что там стряслось?
- Неладно с Квинтоном,- ответил побледневший доктор.- Я заглянул в окно и увидал, что он лежит в какой-то странной позе, не в той, в которой я его оставил.
- Пошли,- отрывисто распорядился патер.- И не держите Аткинсона. С тех пор, как Квинтон говорил с ним, он все время был на виду.
- Я постерегу его,- вызвался Фламбо,- а вы идите вместе.
Доктор и священник быстро прошли в дом и, отперев кабинет, поспешили внутрь. С размаху налетев на большой письменный стол красного дерева - тьму озарял лишь тусклый жар камина, согревавший больного,- они заметили белевший на виду листок бумаги. Доктор рывком поднес его к глазам, прочел и, сунув Брауну со словами "Бог ты мой, вы только гляньте!", кинулся в оранжерею. В зловещих алых лепестках словно сгустились отблески заката.
Патер перечел записку трижды. "Я убиваю себя сам, но все-таки меня убили",- написано было характерным, неясным почерком Квинтона. С запиской в руке священник направился в оранжерею. Навстречу шел его собрат-доктор с лицом взволнованным и не оставляющим надежды. "Он совершил непоправимое",были его слова.
Тело Леонарда Квинтона, мечтателя и поэта, лежало в чаще азалий и кактусов, чьей пышной красоте недоставало жизни. Голова его свесилась с тахты, кольца медных волос лежали на полу, из раны в боку торчал тот самый странный кривой нож, который попался им в саду, и слабая рука еще сжимала рукоять.
Гроза налетела сразу, как ночь у Колриджа, и под густой завесой дождя стеклянная крыша и сад сразу потемнели. Окинув беглым взглядом труп, священник снова взялся за записку. Он близко поднес ее к глазам, силясь прочесть ее при слабых вечерних лучах, потом стал против света, но в белом блеске молнии, на миг озарившей окно, бумага стала казаться черной.
Вернувшаяся тьма пальнула громом и затихла. И тотчас же из черноты донесся голос патера:
- Этот листок какой-то странной формы.
- Что вы хотите сказать? - Доктор нахмурился.
- Это неправильный квадрат, один из уголков отрезан. Зачем бы это, как вы думаете?
- Черт его знает! - сердито бросил доктор.- Подымем беднягу, он кончился.
- Лучше оставим его как есть и известим полицию.- Браун по-прежнему не отрывал глаз от записки. Выходя, он задержался у стола и взял маленькие ножницы.- Ага, вот чем он это сделал.- Открытие, казалось, обрадовало его.Но только зачем? - По лбу его побежали морщинки.
- Не забивайте себе голову пустяками,- горячо запротестовал Хэррис.- То была блажь, очередная блажь, каких у него были тысячи. К тому же вся бумага так обрезана.- И он указал на небольшую стопку чистой бумаги, лежавшей на маленьком столике поодаль. Священник взял один листок - он был такой же формы, как записка.
- Точно такой же,- сказал он,- а вот недостающие кусочки.- К возмущению доктора, он стал их пересчитывать.
- Ну вот,- отец Браун виновато улыбнулся,- двадцать три листка и двадцать два обрезка. Вы, я вижу, торопитесь вернуться в дом.
- Кому из нас пойти к жене? Я думаю, лучше вам. А я вызову полицию.
- Как скажете,- бесстрастно бросил Браун и вышел на крыльцо. Там он застал другую драму, или, скорее, бурлеск. Главный ее герой, рослый друг Брауна, Фламбо, стоял в давно забытой им бойцовской позе над распростертым на земле Аткинсоном, который барахтался у ступенек, мелькая ботинками в воздухе. Его прогулочная тросточка и котелок валялись на дорожке. Не выдержав наконец отеческой опеки бывшего короля воров, Аткинсон попытался сбить его с ног, что было несколько рискованно даже после того, как монарх отрекся от трона. Фламбо приготовился к ответному прыжку, но тут его плеча коснулась рука патера:
- Не ссорьтесь с Аткинсоном, мой друг. Простите его, примите его извинения и отпустите спать. Не смеем вас задерживать, сударь.
Тот неуверенно встал на ноги, собрал разбросанные вещи и зашагал прочь.
- А где индус? - спросил священник уже без тени юмора. К ним присоединился доктор и, не сговариваясь, все трое повернули в сад к поросшему травой бугру под беспокойными лиловыми кронами, где только что в молитвенном экстазе покачивался темнокожий факир. Но его там не было.
- Ну вот, все ясно, его прикончил этот темнолицый истукан.- Доктор в бешенстве топнул ногой.
- Вы ведь не верите в магию,- спокойно возразил священник.
- Нимало! Я с самого начала терпеть его не мог, всегда считал мошенником, но если он и вправду чудодей, он мне еще стократ противнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55