.. ик!... головы его дурные, – сердился на бестолкового братца своего “младшенького” Илья. – А пока у я... ик!... ящерицы этой драной мозги просветлеют, ты уже головы две, а т-т-то и все три оттяпаешь.
– Не можно так, воевода, – виновато оправдывался Иван, – в битве сей чести мало. Кто потом про тебя былины слагать будет? Этак и погибнуть геройски не получится.
– Н-н-не получится, – соглашался Илья, кивая, – об этом... ик!... я как-то не подумал... А м-м-может, о дракончике потом былину с-с-сложим?
Последнее воспоминание – заботливое лицо Ивана, пытающегося посолить кабанчика кокаином из пакетика, озабоченно бормочущего при этом: “Без соли вкус совсем не тот”, – и свое горячее желание защитить брата младшего, неразумного, от этой чумы цивилизации. Отнятый у Ивана пакетик перекочевал в вещмешок боевиков, который Илья поволок из заимки, закинув по привычке автомат на плечо.
– Ты куда?
– До ветру, – соврал в стельку пьяный капитан.
– Один не ходи, здесь места топкие, гнилые...
И в ответ гордое:
– Поручику Ржевскому... ик!... провожатые до ветру не требуются.


2

Тронный зал Кощея Бессмертного, вопреки общепринятому мнению, утопал в роскоши. Пол был застелен шикарным пестрым ковром гигантских размеров. Стены украшали портреты хозяина. По всему было видно, что по полотнам прошлись кисти разных художников и в разные времена. На них Кощей был изображен преимущественно в монументальных позах: верхом на коне (и без коня), попирающий гору человеческих черепов (или черепков), и так далее. Чаще всего Кощей любовался картиной, где недотрога Василиса Премудрая ласкается к нему, удобно пристроившись на его костлявых коленях. Сам Кощей гордо восседает на троне и что-то презрительно цедит сквозь зубы Ивану, раболепно склонившемуся перед ним в низком поклоне.
– И чего ей не хватает? – Подав вперед нижнюю челюсть с редкими желтыми зубами, Кощей аккуратно выдавил прыщик. На сухой, пергаментной коже с зеленоватым отливом появилось едва заметное бурое пятнышко. Старательно припудрив его, Кощей выпятил тощую грудь и задрал подбородок кверху. Отражение в зеркале послушно приняло ту же позу. – Не косой, не рябой, – продолжил Кощей, – так какого ж ей еще надобно? – И внезапно, вскинув руку вверх, завыл дурным голосом:

Богатств у меня не мерено,
Да и силушкой не обижен я.
Захочу, покорю всю вселенную,
Стоит знак подать слугам верным мне.

– Тьфу! – Отражение Кощея заколебалось, пошло волнами и, покрывшись голубым туманом, исчезло. – Расхвастался, старый хрыч! Мало того, что я каждый день твой скелет отражать обязано, так еще и концерты кошачьи терпеть должно? Не буду! В бадейку с водой любуйся на мощи свои облезлые.
– А договор? – возмутился Кощей. В руках у него материализовалась пачка бумаг, из которой он торопливо выдернул нужный лист и потряс им перед потухшим стеклом. В глубине темной поверхности стоящего у стены на манер трюмо зеркала мелькнул чей-то сердитый глаз.
– А чихать я на него хотело.
– Это как? – опешил от такой наглости Кощей.
– А вот так! – отрезало зеркало. – И убери от меня подальше эту филькину грамоту. Тоже мне договор! – фыркнуло малиновым всполохом стекло. – Одни обязанности... а права где? На все государство ни одного юриста. Так что ты сначала законы издай, референдум проведи, конституцию прими... в чтениях там разных. – Из стекла вспучились вдруг гигантские губы. – И только когда мой адвокат проверит эту туфту на соответствие с основными положениями конституции, я, возможно, соизволю рассмотреть все претензии Вашего Бессмертия в рамках данного договора!!! – проорал зеркальный рот и с хрустальным звоном захлопнулся.
Кощей испуганно отпрыгнул от взбесившегося трюмо, споткнулся о маленького, толстенького человечка с огромным животом и щеками и покатился по ковру по направлению к трону. Сразу стало понятно, почему местные дизайнеры положили такой толстый и пушистый ковер. Благодаря его прекрасным амортизирующим свойствам стук костей был почти не слышен.
Торопливо взобравшись на трон, выточенный из цельного куска черного мрамора, Кощей рискнул огрызнуться:
– Скажи спасибо, что я такой отходчивый, а то бы как дал в глаз!
– Сам дурак. – Этой репликой зеркало свернуло дебаты и заткнулось окончательно.
– Потакаете вы им, Ваше Бессмертие, распустили слуг нерадивых, избаловали.
– Истину глаголешь, Соловушка. Пользуются моей добротой все кому не лень. И поносят, ироды, оскорбляют всячески, – закручинился Кощей. – Василиса мне три года мозги пудрит. Все по увальню сохнет – Иванушке. Вот скажи мне, варнак, почему самые красивые девки в дураков непутевых влюбляются? Чем я ей не хорош? И силен, и богат, а она от меня все воротится. Ведь силком мог взять...
– Ну и взял бы давно, не пойму я тебя что-то, Кощеюшко, – в недоумении развел руками Соловей-разбойник.
– Темнота. А чувства, чувства-то как же? Порывы светлые? Она полюбить меня должна за нрав мой кроткий да терпение ангельское...
Монолог влюбленного Кощея утонул в гомерическом хохоте. Зеркальная поверхность трюмо ходила ходуном, корчась от смеха.
– Расколочу! – взревел взбешенный Кощей.
Зеркало продолжало корчиться, но уже беззвучно.
– Не утруждайте себя, Ваше Бессмертие, – засуетился Соловей-разбойник, – я щас свистну, и от этой вредины только осколочки останутся. – Соловей со всхлипом втянул в себя воздух. Щеки его раздулись, глаза выпучились...
– Не сметь! – взвизгнул Кощей. – Экземпляр уникальный. Где другой такой найдем?
С тихим свистом проколотой шины грудь разбойника медленно опала.
– Уникальный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11