Виктор стоял облокотившись на стойку бара и читал статью Уолтера Уинчелла в разложенной перед ним газете; он радушно улыбнулся.
-- Майкл, как я рад тебя видеть!
Майкл грохнул дверью.
-- Гони три сотни! -- потребовал он; его высокая, пять футов, полная, солидная, как у какой-нибудь важной персоны, фигура четко выделялась на фоне двери.-- Ты должен мне триста долларов, и вот, Виктор, я пришел, чтобы получить долг.
Виктор, недоуменно пожав плечами, сложил газету со статьей Уолтера Уинчелла.
-- Я тебе долблю уже целых полгода -- бизнес идет из рук вон плохо. Ужасные дела! Вкалываешь, вкалываешь и в конце...-- Он снова пожал плечами.-- Самому едва хватает на жратву.
Щеки Майкла, щеки настоящего фермера, загорелые, с глубокими морщинами от ветра и жаркого солнца, потемнели от бросившейся в лицо крови.
-- Виктор, ты мне врешь и нисколько не стесняешься,-- спокойно проговорил он, отчаянно стараясь не повышать голоса.-- Вот уже шесть месяцев, как только наступает срок платить за аренду жилья, ты мне говоришь: "Бизнес идет из рук вон плохо". Ну и что я тебе отвечал? Я тебе отвечал: "О'кей, Виктор, не беспокойся, я ведь знаю, какие сейчас трудные времена".
-- Честно, Майкл,-- печально продолжал Виктор,-- и в этом месяце все так же -- дела не идут на лад.
Лицо Майкла еще сильнее потемнело. Он резко дернул себя за кончики стального цвета усов, громадные руки, казалось, напряглись и распухли от охватившего его страшного гнева,-- правда, пока ему удавалось его подавить.
-- Шесть месяцев, Виктор,-- стоял на своем Майкл,-- шесть месяцев я тебе верил. Теперь больше не верю.
-- Майкл! -- В голосе Виктора прозвучал упрек.
-- Мои друзья, мои родственники -- все в один голос доказывают мне, что ты лжешь! Твой бизнес процветает -- не меньше десяти машин в час останавливаются перед твоей дверью,-- к тому же ты продаешь сигареты всем фермерам на расстоянии от своей хибары до Чикаго; на одном своем автомате, куда все кидают монетки, ты...-- Майкл махнул короткой, толстой рукой в сторону призывно светящегося автомата возле стены,-- лопатки на цепи остановились у отметки "Два шерри-бренди с лимоном".
Майкл, с трудом сглатывая слюну, тяжело дышал, грудь его, наглухо закрытая курткой из овчины, то вздымалась, то опускалась.
-- Триста баксов! -- рявкнул он.-- Шесть месяцев по пятьдесят долларов! Я построил вот эту хибару собственными руками, Виктор. Я и не предполагал, каким мерзким человеком ты окажешься! Ты итальянец, я тебе доверял. Баста! Либо три сотни, либо выметайся отсюда завтра же! Это мое последнее слово!
Виктор аккуратно разгладил, шурша руками, газету на стойке,-- шорох разносился по пустому залу, где подавали ланчи.
-- Ты что-то не так понял! -- мягко возразил он.
-- Правильно я все понял! -- заорал Майкл.-- Ты живешь на принадлежащей мне земле, в моей хибаре, и ты должен мне триста долларов. Вот и все!
-- Я ничего тебе не должен.-- Виктор бросил холодный, спокойный взгляд на кипятившегося Майкла.-- Вот в чем ты заблуждаешься. Я платил тебе регулярно, по пятьдесят долларов, каждое первое число месяца.
-- Виктор! -- прошептал не веря своим ушам Майкл; руки его безжизненно упали.-- Виктор, что это ты говоришь?..
-- Я заплатил тебе аренду. И прошу больше ко мне не приставать.-- Без тени смущения повернулся к нему спиной, пригнул две ручки на кофеварке -оттуда со свистом вырвалось маленькое облачко пара.
Узкая спина с сильно выпирающими лопатками -- словно два крылышка под рубашкой... В самой вызывающей позе Виктора сквозили скука, откровенная уверенность в себе, нежелание продолжать разговор -- все, точка. Майкл покачивал головой, энергично дергая себя за усы.
-- Моя жена,-- он смотрел на эту повернувшуюся к нему с презрительным вызовом спину,-- была права. Сколько раз она говорила мне, чтобы я тебе не доверял. Знала, конечно, о чем говорит.-- Потом, с последней, все еще теплившейся в душе надеждой, добавил: -- Виктор, ты что, в самом деле считаешь, что заплатил мне сполна?
Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.
-- Да, я так считаю.
Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но, опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному полю... Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.
Ступни Майкла -- он брел по кукурузному полю -- с хрустом проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару ласковых.
-- Нет,-- убеждала она его,-- не нужно строить для него эту хибару! Не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой, никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:
-- Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71