И следующая фраза Леси прозвучала как во сне, как в самой смелой из юношеских фантазий.
– Скажи честно, я тебе нравлюсь? – шевельнулись Леськины губы. – Как девушка.
У меня ком застрял в горле, и мне пришлось с усилием его протолкнуть, чтобы ответить.
– Да. – Собственный голос мне показался чужим. – Очень.
– Тогда обними меня.
Я и думать не мог, что мою мечту мне поднесут вот так, на блюдечке с голубой каемочкой. Бери – не хочу. Но я хотел. Я просто сгорал от желания.
Когда моя ладонь коснулась ее плеча, по жилам пробежала волна пламени – ни в одной из моих фантазий не было ничего подобного. Я обнял подругу и ощутил дрожь в ее теле, обнял крепче, и она прижалась ко мне в ответ.
– Поцелуй меня, – горячо шепнула она мне в ухо.
Я прижал Лесю к себе и принялся целовать, сначала робко, но понемногу все больше входил во вкус, так что скоро мы слились в бесконечном головокружительном поцелуе. Это было похоже на вознесение в небеса и на падение в бездну одновременно – я перестал ощущать пространство вокруг, перестал слышать звуки, кроме биения двух разгоряченных сердец. Я пил этот поток ощущений, я захлебывался в нем, он тянул меня дальше, но я не знал, можно ли сделать следующий шаг. За меня его сделала Леся – она не столько отдалась мне, сколько сама овладела мной, будто я принадлежал ей по древнему матриархальному праву.
Когда все кончилось, я еще долго не мог вернуться в привычный мир ощущений – у меня свистело в ушах, глаза ничего не видели, но в то же время вся Вселенная легко умещалась у меня внутри, и я мог с легкостью разглядеть, что творится в любом из ее уголков. Я видел, как мы с Лесей лежим на камне в объятиях друг у друга, а вокруг ни души на десятки километров вокруг. Вне пространства время скользило наискось, и я понял, что в первую минуту после близости человек становится богом. Только первую минуту, потом все проходит. Я распахнул глаза.
– Я и не думал, что может быть так хорошо, – вырвалось у меня.
– Ты можешь отказаться от распределения, – негромко ответила Леся. – После учебки охотников тебя без конкурса возьмут в океанический. Нам всегда может быть так хорошо.
Если честно, то я ожидал чего-то подобного и все равно не сразу нашелся с ответом.
– Это будет предательством, – буркнул я.
– В отношении кого? – Леся села передо мной так, что на фоне солнца был виден только ее силуэт.
– В отношении мечты. Нашей мечты.
– Ты дурак, – фыркнула она и соскользнула с камня на песчаную полосу пляжа. – Упертый дурак.
Я не стал смотреть, как она надевает купальник. Мне стало стыдно, но я уже точно знал, что не отступлю.
– Никогда не видела такого упрямца. Ты сам себе придумал мечту и уперся в нее, как баран! Не видишь, что все изменилось, не чувствуешь... – Она хотела что-то добавить, но махнула рукой и пошла туда, где мы оставили вещи. – Отвези меня на вокзал! – зло крикнула Леська, натягивая майку.
Я влез в шорты и поплелся к ней.
– Мы ведь хотели подикарствовать тут дня два, – попробовал воспротивиться я.
– Ты думаешь, я смогу пробыть рядом с тобой еще хоть час? Предательство, говоришь? Вот по отношению ко мне ты действительно предатель. Отвези меня на вокзал! Можешь ты сделать хоть эту малость?
Это меня окончательно добило. Я подхватил рюкзак, сунул ноги в узкие туфли и, прихрамывая, направился к тропке, ведущей наверх.


Недоброе утро

На плацу у наших ног трепетали пятнышки теплого света. В тридцати километрах на юге можно было различить ажурные громады севастопольских небоскребов, так прозрачен был утренний воздух. Небо расчерчивали стрижи, хватая витающий тополиный пух.
– Вольно! – скомандовал командир отделения.
Его зычный голос вырвал меня из мира воспоминаний, сразу приблизив к реальности. Я закинул руки за спину и отставил левую ногу. Остальные девять человек в шеренге тоже расслабились. В тени деревьев еще витали остатки прохлады, воздух был легким и влажным, но на солнце уже начинало приятно припекать.
Командира мы звали Ушан. Не за уши, а за фамилию.
– Ремни к осмотру! – коротко рявкнул он, спугнув с ветвей отдыхающих воробьев и окончательно вытолкнув меня из полудремы.
Эта команда была для нас новой, поскольку сегодня после подъема нам впервые выдали настоящие кожаные ремни с бляхами. Форму тоже сменили с кремовой курсантской на темно-синюю, положенную охотникам по уставу. Не знаю, как других, а меня распирало от гордости, хотя брюки не были подогнаны по фигуре и висели мешком.
Я снял ремень, обмотав им ладонь, чтобы командир мог беспрепятственно осмотреть сверкающую бляху с чеканной Розой Ветров. Я натирал ее до блеска минут пятнадцать, прежде чем бронза пришла в надлежащий, зеркальный вид. Другие старались не меньше, но, несмотря на это, Витяй получил замечание за недостаточное усердие. Меня и Паса Ушан отчитал за неопрятность прически.
– Шею подбрить, – строго выговорил командир, – виски подстричь. Кантик на затылке подровнять.
– Есть! – коротко ответил я.
Такого ответа требовал устав, хотя поначалу я совершенно не понимал, что именно необходимо есть в данном случае. Только позже, на уроке истории морского дела, нам объяснили, что этот ответ трансформировался из английского «Yes!», вполне логичного при ответе начальнику.
– Десять минут на устранение замечаний! – приказал Ушан. – Р-р-ра-зой-дись! Строиться через пятнадцать минут.
Мы рванули в кубрик.
– Витяй, отбей мне кантик! – на бегу попросил я.
– Мне бляху чистить. – Грохот ботинок по трапу сделал его ответ едва различимым.
Но я понял. Мог бы и сам догадаться.
– Толик!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20