– Может, тебе кузню поставить, если уж ты к этому делу так прикипел? – спросил его как-то отец.
– Нет, батя, железо меня, конечно, манит, но всю жизнь молотом махать не хочется.
– А чего же тебе хочется делать всю жизнь? – спросил Каспар.
– Не знаю, хочу научиться дома строить, чтобы такие, как ратуша.
– Ты, видать, и сам еще не решил, что тебе ближе?
– Выходит так, – соглашался Хуберт.
Зато у Евы, младшего ребенка в семье Фраев, похоже, все уже было решено. Она могла часами не выходить из тренировочного зала, без устали размахивая учебным мечом. Были и синяки, и ссадины, но Ева ни на что не жаловалась и ступень за ступенью проходила обучение с жестокими рычажными машинами, отвечавшими на каждый удар.
– Пап, научи меня на кулаках драться, – попросила Ева, когда ей минуло тринадцать.
– Да ты и так уже с мечом только что спать не ложишься! – развел тогда руками растерявшийся отец.
– С мечом это одно, а если у меня его выбьют, как тогда обороняться?
– Да где же тебе мечом-то придется махать, доченька?
– Мало ли что в жизни испытать придется! Покажи, пап.
– Что показать?
– То, что ты Хуберту показывал – как колено выбивать! – с готовностью сообщила Ева. Ее глаза горели от восторга. Тут уже не выдержала Генриетта и закричала с кухни:
– Да что же это за наказание такое? Где это видано, чтобы девица почти на выданье спрашивала отца, как людей калечить?
– А что мне делать, мама, вышивать? – с вызовом спросила Ева, заглядывая на кухню.
– Стряпать бы училась!
– Я уже научилась, сама знаешь.
– Наволочки вышивать для приданого нужно!
– У папы в цехе сорок белошвеек, зачем же мне еще сидеть за полотном?
– А почему ты, как гвардеец, все время в штанах ходишь? – не сдавалась Генриетта, яростно взбивая тесто для пирожков.
– Я не всегда… – Ева поскребла ногтем потертые кожаные штаны. – Я только когда в зале играю, а в остальное время – в сарафане.
Генриетта пыталась напомнить про учебу, но и там была бита, Еве давно наскучило в школе для девочек, и она вытребовала себе привилегию учить цифирь, теоремы и языки – арамейский и ральтийский. И во всех этих предметах она, как и ее брат, преуспевала.
Пришлось Каспару обучать девочку драке, и эти знания она также впитывала с непосредственной детской жадностью. Падала на спину, извивалась ужом, уходя из захвата, училась бить носком сапога и сшибать противника «бараном» – резким ударом головы.
Теперь уже и это было в прошлом, Ева подросла, стала оформляться как миловидная девушка, однако ее увлечение ратными предметами так и не прошло.
На прошлой неделе к ним заходил сын мельника Бурна, что имел водяную мельницу у южных ворот. Родители заранее договорились, чтобы познакомить молодых, сыну мельника было уже семнадцать, а Еве почти пятнадцать, и при состоятельных родителях можно было и жениться.
Когда сын мельника ушел, забрав какую-то пустяшную котомку, что послужила поводом для визита, Генриетта осторожно спросила дочь:
– Ну как тебе парень, дочка?
– Ничего, кудрявый и глаза ласковые, – призналась та и заулыбалась, впервые явив румянец смутившейся девицы.
Каспар и Генриетта обменялись тайными, полными надежд взглядами – неужто дочка исправляется?
Наконец третьего дня молодой Бурн снова пришел, чтобы вместе с Евой пойти посмотреть на вставший на южной дороге балаган. На парне были новые башмаки с ремешками и подковками, такие в городе носили только люди состоятельные. Его куртка имела стеганую подкладку на шелку, а лацканы были украшены расшитыми серебром узорами. Наряд венчала войлочная шляпа с кожаной оплеткой полей, осаженная не на горшке, как делали простолюдины, а на специальной колодке в шляпной мастерской.
Чтобы не ударить лицом в грязь, Фраи разодели дочь под стать кавалеру. Еве это не слишком нравилось, она предпочитала одежду попроще, но в этот раз ей пришлось уступить матери, нарядившись в три исподние и одну верхнюю юбку, вышитый бисером темно-синий апорник с широкими рукавами на серебряных застежках и шелковую блузку с двойной подстежкой, чтобы прилично было.
Под конец сборов Ева уже жалела, что решилась на парадный выход, и со страдальческим лицом терпела укладку косы под жесткую женскую шляпу, крепившуюся к косе колючими шпильками.
Брать навязанный ей новенький туесок она отказалась, заявив, что он слишком мал.
– Да куда же тебе больше, чего в него класть? Ведь это только для порядка, нельзя девушки в шляпе и без туеска, некрасиво это, – разъясняла мать, но Ева стояла на своем и вышла к молодому мельнику с туеском матери, он был вдвое больше нового.
Пауль был в восторге от вида Евы и теперь совершенно точно утвердился в мысли, что она красавица. Сняв шляпу и помахав приветственно родителям Евы, он чинно подставил свой локоть, и пара пошла вдоль улицы.
– Не бойся, тебя со мной никто не тронет, – сказал Пауль.
– А кого бояться то? – улыбнулась Ева.
– Воров, вот кого. Их у балагана, как мух в свинарнике, того и гляди обчистят. – Во, смотри чего припас…
И он достал из кармана фунтовую гирю с привязанным к ней куском бечевки.
– Как врежу, небось не понравится.
– Это разве кистень? – усмехнулась Ева. – Вот оружие – получше твоего.
С этими словами они открыла материн туесок и достала из него тяжелую боевую перчатку из кольчужных колец.
– Это чего? – удивился Пауль.
– Перчатка.
Ева надела перчатку на руку.
– И чего с ней делают?
– Можно в морду заехать, а можно нож выхватить – прямо за жало и ничуть не порежешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18