Она попробовала силу – поцеловала меня так, что мне надо было либо открыть для нее рот, либо прорезать губу собственными зубами. Будь она мужчиной, я бы позволила ей себя целовать… неужто я действительно такая гомофобка? Если бы она не шепнула мне мысленно, что хочет, просит меня открыть рот – я бы открыла, может быть, но она слишком сильно этого хотела. Отчасти я упиралась из упрямства, а отчасти – насторожилась: зачем это ей так вдруг сильно надо? Я знала, что она – сирена, нечто вроде сверх-русалки, знала, что частично ее магия связана с соблазном и сексом. Знала, что она может подчинять себе других русалок. Все это я знала из разговоров с Жан-Клодом, а вот чего я не знала – зачем ей так нужно, чтобы я открыла рот.
Ее поцелуй придавил мне губы, и я почувствовала вкус крови, сладкий, металлический леденцовый вкус. И тут же стало больно. Она порезала мне губу изнутри о мои же зубы.
Отодвинулась.
– Зачем так упорно отбиваться вместо того, чтобы просто ответить на поцелуй? Ты настолько терпеть не можешь женщин?
Я попыталась покачать головой, но она все так же держала меня неподвижно.
– А зачем тебе, чтобы я открыла рот? Какая тебе разница?
– Ты сильна, Анита, очень сильна. Стены твоей внутренней крепости высоки и крепки, но они не непреодолимы.
Я начинала злиться, и не знала, как это скажется на моей внутренней крепости и ее стенах. Мне не хотелось, чтобы зверь проснулся, пока мы все еще представляемся друг другу. Медленно вдохнув, я так же медленно выдохнула, но сказала именно то, что подсказывала мне злость:
– Либо отпусти меня, либо пробей эти стены, но эта сцена кончится в любом случае.
– Почему так?
– Я выполнила все требования этикета вампиров, так что либо ты меня отпустишь, либо я позову своих стражей, и они тебя заставят.
– Тебе нужна помощь, чтобы от меня освободиться? – спросила она снова тем же певучим голосом.
– Если я не собираюсь в тебя стрелять, то да.
Подошедший сзади Грэхем сказал тихо:
– Анита, скажи одно слово, и мы ее уберем.
В его голосе слышалась большая охота это сделать, или же просто злость. Его можно понять – Теа перешла от рисовки к явной и вульгарной грубости.
– Теа, – сказал подошедший с другой стороны Сэмюэл, – не надо так.
Она обернулась и посмотрела на него:
– А как надо?
– Наверное, можно было просто попросить.
По ее лицу пробежало такое выражение, будто бы это ей просто в голову не приходило, а потом она засмеялась – резко, пронзительно, будто я слышала смех чаек.
– Вот так просто, милый мой Сэмюэл, вот так просто! – Она ослабила хватку на моих волосах, что уже было хорошо, но еще оплетала меня, хотя и не так сильно. Все равно слишком близко, чтобы мне не напрягаться, но уже не так враждебно. – Мои глубочайшие извинения, Анита. Настолько давно я не встречала никого, кто мог бы противостоять моим желаниям, что продолжала действовать силой по инерции. Прости меня.
– Отпусти меня, и я тебя прощу.
Она снова рассмеялась тем же смехом – нет, мне не показалось. Это были крики чаек и шелест прибоя. Она отпустила меня, отступила на шаг. В тот же момент уровень напряжения в комнате буквально рухнул. Все телохранители всех сторон решили, что дальше будет торжественное провозглашение мира. Я тоже так решила.
Она поклонилась:
– Мои глубочайшие извинения. Я недооценила тебя, и мне стыдно за мои действия.
– Я принимаю твои извинения.
Она распрямилась, глядя на меня черными глазами с бело-золотистого лица – будто хрупкой фарфоровой кукле приделали глаза киношного демона.
– Тебе известно, что мы предлагаем тебе своих сыновей для выбора pomme de sang.
Я кивнула:
– Жан-Клод мне говорил, и это для меня честь.
На самом деле это была для меня жуть, но я понимала, что это должно считаться честью.
– Но известно ли тебе, почему?
Тут я запнулась, потому что ответ был такой:
– Жан-Клод сказал, что вы хотите более тесного альянса между нашими поцелуями.
– Хотим, – присоединился к жене Сэмюэл, – но есть причина, по которой моя жена столь непреклонно настаивала, чтобы к твоему столу мы привели всех трех сыновей.
– И эта причина?… – спросила я.
Мне не хотелось поднимать эту тему, пока на моей стороне не будет побольше вампиров, но, похоже, выбора не было.
Вдруг рядом со мной оказался Мика, держа меня за руку. И мне стало лучше. Я не одна, мы сможем. Пусть нет с нами вампиров, но зато мы друг у друга есть. Натэниел подошел сзади, не беря меня за другую руку – на случай, если мне придется хвататься за оружие, – но достаточно близко, чтобы ощущаться линией жара у меня за спиной. Еще лучше.
– Я – сирена, – сказала Теа.
– Я знаю, – кивнула я.
– Ты понимаешь, что это значит среди моего народа?
– Я знаю, что почти всех русалок, проявляющих способности сирен, морской народ убивает до того, как они войдут в полную силу.
– А почему, ты знаешь?
– Потому что в полной силе вы способны подчинять себе морской народ с помощью магии.
– Как некроманты могут подчинять себе все виды нежити, – сказала Теа.
Я пожала плечами:
– Да, у меня есть власть над многими видами нежити, но назвать ее полным контролем нельзя, да и не на всех она действует.
– Как и моя не на каждую русалку, хотя на многих. Но знаешь ты, в чем основа этой власти?
Я покачала головой:
– Нет.
– Секс. Или, быть может, соблазн.
Я вопросительно выгнула бровь:
– И что это конкретно значит в данном контексте?
– Это значит, что во мне живет нечто вроде того ardeur'а, который есть у тебя и Жан-Клода. Это привлекает ко мне и моих соплеменников, и смертных, как привлекает к тебе ardeur мертвых, ликантропов и смертных.
Я наморщила лоб:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29