– Как…
Но я не договорила, потому что проглотила я не вкус соли – я проглотила силу ее.
И услышала шепот океана у берега. Услышала его, как музыку. Оглядела комнату – хотела спросить, слышит ли еще кто-нибудь. Хотела я взглянуть на Мику, на Натэниела, но не они перехватили мой взгляд – Томас глядел на меня жадными, расширенными глазами. Его брат рухнул в двойное кресло и зажал уши руками, раскачиваясь взад-вперед. Кристос сопротивлялся – тому, что накатывало на него, что бы это ни было, – но Томас даже сопротивляться не хотел. Самсон вцепился руками в спинку кресла, и глаза его совсем утонули в черноте, как у слепого. Женщина и другой мужчина, которые с ними приехали, обратили ко мне черные глаза. Женщина обхватила себя за плечи, будто от холода или от испуга. Мужчина намертво вцепился рукой в собственное запястье – типичная поза спортсмена, превратившаяся в тяжелую и напряженную, как будто если он свою руку отпустит, то сделает что-нибудь нехорошее. И последними я встретила глаза Сэмюэла. Они посветлели от вампирского огня, пылающе-карие с искорками зеленого пламени в глубине. Все они это слышали – этот шепчущий, искусительный звук. Океан звал, и я не знала, чем ответить.
Я все еще вглядывалась в глаза Сэмюэла, когда ощутила руку, что гладила мне плечо. Я обернулась – рядом с нами стоял Томас. Теа стала высвобождаться из моих рук, передавая меня в руки Томаса, так что объятие не прервалось, только руки сменили друг друга.
Вокруг нас задвигался народ, я увидела лицо Мики, он шевелил губами, но я его не слышала – я слышала только вздохи и эхо моря. Томас коснулся моего лица, повернул меня к себе, заговорил, и его слова несли рокочущий звук прибоя на гальке:
– Ты слышишь мой голос?
Я кивнула, прижимаясь лицом к его ладони – лицо помещалось в ней полностью. Он нагнулся, и я привстала навстречу его поцелую. Я забыла, что ему семнадцать, я забыла, что мы на публике, среди которой его родители. Я забыла, что смотрят мужчины, которых я люблю. Ничего я не видела, кроме его лица, ничего не ощущала, кроме силы его рук на моих щеках, рук, скользящих у меня по спине, вниз, вниз. У меня в голове стало тихо, только едва слышный шепчущий звук раздавался, как вода, журчащая у спокойного берега. Не я освободилась от его ментальных игр – Томас сам себе их испортил. Рука его ползла вниз, вниз, и дошла до пистолета на пояснице. Тут он остановился. Споткнулся, можно было бы сказать, если бы у магии были ноги, чтобы споткнуться о камешек.
Я отодвинулась, увидела на его лице неуверенность. Он был все так же красив, и шепот в голове все еще подталкивал меня касаться его, но глаза у него были широко открыты, а на лице – замешательство. Он был свеж, нов, неопытен – будто впервые обнял женщину, и вдруг оказалось, что у нее пистолет.
Звук прибоя затих вдали, и стал слышен говор в комнате. Все думали, что делать, и не надо ли вмешаться.
– Это пистолет, – сказал он голосом столь же неуверенным, как выражение его лица.
Я кивнула. Снова опустилась на каблуки, перестала стоять на цыпочках, перестала помогать ему соблазнять меня магией своей матери – или своей собственной.
Он еще пропустил большой нож сзади, потому что взялся за середину спины уже возле поясницы. Такого размера клинок не заметить? Младенец, сущий младенец. И я бы это сказала, даже если бы ему было не семнадцать, а двадцать семь. Младенец – не по годам, но в моем мире. Нельзя не заметить нож длиной в локоть и остаться в живых – надолго. В моем мире так не получается.
Я посмотрела ему в лицо. Чернота стала уходить, оставляя человеческие карие глаза. Он был сыном вампира и сирены, но жизнь его была куда добрее, защищеннее, чем моя. Я оставлю его этой доброте.
И я освободилась из его объятий. Совсем.
– Пойди сядь, Томас.
Он замялся, оглянулся на мать. Она смотрела на меня, не на него, смотрела своими черными глазами. Лицо ее стало задумчивым, будто она не знала точно, как понимать только что увиденное.
– Делай, как сказала Анита, – произнесла она наконец.
Он вернулся к двойному креслу, сел рядом с братом. Мы с Теа остались смотреть друг на друга.
– Он только на миг заколебался, – сказала она, – но этого было достаточно.
– Это не его сила, – сказала я. – Пока не его. Это твоя сила. Ты ему одолжила силы достаточно, чтобы меня подчинить.
Она сделала жест, очень похожий на пожатие плеч, но при этом широко развела руками. Очевидно, это значило: «Может быть», или «Тут ты права». Не уверена, что поняла правильно, и не уверена, что мне это было интересно.
– Ты приветствовала Томаса, но у нас есть еще двое сыновей, – сказала она.
Рядом со мной встал Мика, взял меня за руку:
– Ради справедливости по отношению к прочим нашим гостям нам следует приветствовать спутников Огюстина.
– Это всего лишь оруженосцы его и любовница. Мы же привезли вам нашу плоть и кровь, плод нашей жизни.
Мика кивнул, продолжая улыбаться:
– Мы это ценим, но…
Я прервала его:
– Хватит, Мика. Спасибо за вежливое и гостеприимное поведение, но мне хватит игр на этот вечер.
Он сжал мне руку, будто говоря: «Веди себя хорошо».
Я пожала руку ему в ответ, но с хорошим поведением на сегодня покончено. Грубить я не буду, но…
– Я буду приветствовать Огги и его спутников прямо сейчас, потому что они не пытались мне задурить голову. Пока здесь не будет Жан-Клода, вы и ваши сыновья будете ждать приветствия.
– Значит, шлюха Огюстина превосходит по рангу моих сыновей?
В голосе Теа прозвучала неподдельная злость.
С другого конца комнаты донесся возмущенный вопль – женский голос пытался протестовать, а Огги успокаивал женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29