– Ты пойди и посмотри. Потом скажешь мне, что ты увидела.– Черт возьми, Дольф, я знаю, что ты не любишь влиять на мнение экспертов, но я ненавижу блуждать вслепую.Он только посмотрел на меня.– Хотя бы ответь на один вопрос.– Смотря какой.– Там хуже, чем это?Казалось, он задумался на мгновение.– И да, и нет.– Иди ты к дьяволу!– Сама поймешь, когда увидишь.Я не хотела ничего понимать. Берт весьма оживился, узнав, что полиция хочет привлечь меня к делу. Он сказал, что я приобрету богатый опыт. Но до сих пор я приобрела только богатый набор кошмаров.Дольф повел меня в следующую комнату ужасов. На самом деле я не жаждала найти оставшуюся часть тела. Мне хотелось домой. Перед закрытой дверью Дольф остановился, поджидая меня. На двери был приклеен картонный зайчик, как на Пасху. Под ним висела вышивка с надписью “Детская”.– Дольф. – Мой голос звучал очень тихо. Его почти заглушал шум, доносящийся из гостиной.– Что?– Ничего-ничего. – Я сделала глубокий вдох и с шумом выдохнула. Я смогу. Я смогу. О Господи, я не хочу! Дверь качнулась внутрь, и я прошептала молитву. Бывают в жизни моменты, пережить которые можно только с помощью свыше. Я готова была поспорить, что меня ждет один из таких.Солнечный свет струился через маленькое окошко. По низу белых занавесок были вышиты утята и зайчики. На бледно-голубых стенах были наклеены вырезанные из картона зверюшки. Колыбели я не увидела – только кроватку с опущенной наполовину стенкой. Кроватка для большого ребенка, кажется, так она называется?Здесь было не так много крови. Благодарю тебя, Господи. Кто сказал, что молитвы никогда не бывают услышаны? Зато в квадрате солнечного света сидел плюшевый медвежонок. Медвежонок был покрыт кровью, словно глазурью. Один стеклянный глаз удивленно смотрел на мир из-под сосулек слипшегося искусственного меха.Я опустилась на колени возле него. Ковер не хлюпал, крови на нем не было. Почему же этот чертов мишка сидит на ковре, весь залитый кровью? Насколько я могла судить, больше нигде в комнате крови не было.Может, кто-то ею просто сюда посадил? Я подняла взгляд на маленький белый комод, разрисованный зайчиками. Если однажды выбрал мотив, то уж не отступай от него ни в чем, таково мое мнение. На белой краске был маленький, но очень четкий отпечаток ладошки. Я подползла ближе и приложила рядом руку, чтобы сравнить размер. У меня небольшая ладонь, маленькая даже для женщины, но этот отпечаток был со всем крошечный. Два, три года, может, четыре. Стены голубые – наверное, мальчик.– Сколько лет было ребенку?– На обратной стороне портрета в гостиной написано “Бенджамин Рейнольдс, три года”.– Бенджамин, – прошептала я, глядя на кровавый отпечаток детской ладони. – В этой комнате нет тела. Здесь никого не убили.– Да.– Так чего же ты меня сюда привел? – Я посмотрела на Дольфа снизу вверх, все еще стоя на коленях.– Твое мнение ничего не будет стоить, если ты не увидишь всего.– Этот чертов мишка будет мне сниться.– Мне тоже, – сказал Дольф.Я встала, с трудом подавив желание разгладить юбку сзади. Трудно даже сосчитать, сколько раз я измазывала одежду в крови и даже не думала об этом. Но только не сегодня.– Это труп мальчика там, в гостиной? – Говори это, я мостила Бога, чтобы это было не так.– Нет, – сказал Дольф.Благодарю тебя, Господи.– Труп его матери?– Да.– А где тело мальчика?– Мы его не нашли. – Дольф помолчал, потом спросил: – Эта тварь могла съесть мальчика целиком?– Ты имеешь в виду – чтобы вообще ничего не осталось?– Да, – сказал Дольф. Лицо его стало лишь капельку бледнее. Мое, вероятно, тоже.– Возможно, но даже у немертвых есть предел тому, что они способны сожрать. – Я сделала глубокий вдох. – Вы не обнаружили никаких признаков срыгивания?– Срыгивания. – Дольф улыбнулся. – Хорошее слово. Нет, после еды эту тварь не тошнило. Во всяком случае, мы ничего не нашли.– Тогда мальчик, вероятно, должен быть где-то рядом.– Есть шанс, что он жив? – спросил Дольф.Я посмотрела на него. Мне хотелось сказать “да”, но я понимала, что ответ скорее всего должен быть “нет”. Я выбрала компромисс.– Не знаю.Дольф кивнул.– Теперь в гостиную? – спросила я.– Нет. – Дольф вышел из комнаты, не говоря больше ни слова. Я пошла следом. Что мне еще оставалось? Но я не спешила. Если ему хочется изображать крутого немногословного полицейского, он может и подождать меня.Вслед за его широкой спиной я завернула за угол и через гостиную вышла и кухню. Раздвижная стеклянная дверь вела на террасу. Повсюду были осколки стекла. Их грани сверкали в солнечном свете, струящемся из еще одного круглого окошка в потолке. Кухня, облицованная голубым кафелем и отделанная дорогим светлым деревом, была такой чистенькой, словно только что сошла с фотографии рекламного буклета.– Красивая кухня, – заметила я.Мне было видно, как по двору шныряют полицейские. Высокий забор скрывал их от любопытных взглядов соседей, так же как прошлой ночью скрыл убийцу. Только один детектив остался стоять у водосточной трубы. Он царапал что-то в блокноте.Дольф сделал мне знак, чтобы я осматривалась внимательнее.– Итак, – сказала я. – Кто-то вломился сквозь эту стеклянную дверь. При этом вероятно, шум был ужасный. Когда разбивается такое большое стекло, то даже при включенном кондишине... одним словом, ты это услышишь.– Ты думаешь? – спросил Дольф.– А соседи слышали что-нибудь? – спросила я в свою очередь.– Никто не признается, – сказал он.Я кивнула.– Стекло разбилось, и кто-нибудь пошел взглянуть, что случилось. Скорее всего, мужчина. Стереотип “главы семьи” на редкость живуч.– Что ты имеешь в виду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16