Самое худое в том, что тутошние князья, да магнаты, да придворная шляхта больше посланнику Зьмитрока верит, чем нам с тобой. Про сговор с Зейцльбергом и слушать не хотят. А порубежников головорезами выставляют.
— И что ж теперь?
— Да ничего. Посланника я припугнул малость. Напомнил о Контрамации. Сказал, что, коли они выдачи Войцека Шпары возжелают, Витенеж может потребовать Мржека Сякеру. Вот уж кто душегуб, каких поискать… — Зджислав улыбнулся. Расправил усы. — Вот, право слово, пан Чеслав, я и мечтать не мог, что посланник так быстро хвост подожмет. Едва про Сякеру речь зашла, и все. Сник речистый. Видать, на хорошем счету в Грозине чародей Мржек. Или на что-то он Зьмитроку нужен. На что-то такое, что мне постичь не под силу.
— Ну, уж коли тебе, пан Зджислав, не под силу чего-то постичь… — Польный гетман почесал затылок.
— Ничего! Не журись, пан Чеслав. Жив буду — до истины докопаюсь.
— Не забудь мне рассказать, коли докопаешься.
— Расскажу, не премину. Ты знай, пан Чеслав, про порубежника твоего мы с послом так порешили — наказать его надобно.
— Как же так?! Ты ж только что говорил…
— Говорил. А что говорил? Что от выдачи его в Грозин отвертелся. Я пообещал, что накажем Войцека сами. Погоняй его, прочим сотникам напоказ.
— Плохой то показ будет. Едва ли не лучшего сотника гонять? А остальные решат — ну его, границу стеречь, своя шкура дороже. Так выходит, а?
— Так, да не так. Порубежники поймут. А ведь и нам сейчас на рожон переть нельзя. Перед грядущим Сеймом-то… Накажи. С сотников сними на время. Сделай так, чтоб он затерялся. Не мозолил глаза и уши грозинчанам. А как князя Януша изберем в короли, все вернем. Да еще и наградить можем. Такой лихой шляхтич — и в сотниках до сих пор ходит! Полковничий буздыган его заждался.
— Эх! — Гетман махнул рукой. — Сгорел овин, гори и маеток. Сделаю все по твоему слову, хоть и не по сердцу мне это. Нынче же голубя Симону Вочапу отправлю.
Давние друзья сердечно попрощались. Подскарбий, кряхтя и вздыхая, уселся за конторку вершить ежедневную службу королевству, а пан гетман, покинув дворец Витенежа, направился в свой выговский дом, обдумать слова Зджислава и принять меры для их исполнения. По дороге он едва сдержался, чтобы не приказать свите всыпать батогов двум молодым шляхтичам в расшитых золочеными шнурами, по грозинецкой моде, жупанах. Охальники уж очень долго медлили, прежде чем уступили улицу пану гетману, да еще после выкрикнули обидное: «Курощуп сиволапый!» — в спину. Уроженцы Великих Прилужан частенько обзывали таким манером северных братьев — малолужичан — за герб их княжества. Кому-то Белый Орел казался очень уж похожим на курицу-несушку. В свою очередь жители Уховецка и окрестностей звали великолужичан «кошкодралами». Ведь с их знамени скалился чудной южный зверь — пардус, зело похожий на выгнувшего спину кота.
Пока пан Чеслав это припомнил, охальники скрылись в извилистом переулке.
* * *
— Ну, заварил ты, брат Войцек, кашу! — Берестянский полковник пристукнул кулаком по колену. — А расхлебывать ее теперь всем приходится!
Симон Вочап расстегнул пуговку на горле, оттянул пальцем ворот, дунул себе за пазуху. Несмотря на начало пашня, солнце припекало, согревало стены домов, и в горнице городского дома Войцека Шпары становилось жарковато, хотя печь нынче не топили. Пан же полковник отличался малым ростом и грузным телосложением, а герб имел будто в насмешку полученный.
— Что ж мне, у-унижения и оскорбления надо было т-терпеть? — упрямо повторил сотник, глядя в сердитые глаза полковника, его седые, пышные, как лисий хвост, усы, красные щеки и нависший над верхней губой пористый нос, весь покрытый капельками пота. — Может, еще в ножки грозинчанам поклониться?
— — Эх, пан Войцек, пан Войцек! — покачал головой полковник. — Что ж ты упертый такой? Я ж тебя по-отечески журю. А мог бы и в опалу отправить!
— Я опалы не боюсь. Мне за державу обидно. Рвет всякая сволочь куски послаще, а ты давай скачи, маши сабелькой! — Войцек заговорил напевно, чтобы не заикаться. Так он привык за десять с гаком лет службы в порубежниках.
— Ты кого ж это сволочью называешь, а? — возмутился Вочап.
— Да уж не тебя, пан Симон. — Войцек дернул себя за ус. — А все едино, много таких найдется, что рады, чуть жареным запахло, в кусты схорониться. Не наш, мол, приказ, своевольничает сотник! А я не своевольничаю. Я службу коронную так понимаю. А ежели ее по-иному понимать надобно, объясни, пан Симон, мне, тупоголовому, что да как!
Полковник засопел. Вытащил широкий вышитый платок и принялся промакать пот на лбу и скулах. В горнице остро запахло грядущей ссорой.
Третий из присутствующих шляхтичей, сидевший прежде неподвижно, словно каменный истукан, недовольно пошевелил носом и опустил на пол правую ногу, закинутую раньше на левую. Пошевелил ступней, разгоняя «иголочки» в мышцах. Достал из-за обшлага темно-синего жупана янтарно-желтый окатыш сосновой живицы, поднес к усам, втягивая лесной бодрящий дух.
Весеннее солнце пробивалось сквозь витражи, марало яркими цветными пятнами чисто выскобленный пол, стену, на которой красовались тяжелый кончар и две сабли — старая, в потертых черных ножнах, и новая, с посеребренным эфесом и до блеску начищенными бронзовыми накладками.
— Ладно, пан сотник, — полковник бросил скомканный платок на лавку рядом с собой, — гонористый ты очень. Часто себе же во вред. Свидетели у тебя есть, что Мржек Сякера пожег Гмырин хутор?
— Так почитай два десятка моих людей засвидетельствуют… — Войцек развел руками. — Или мало?
— Дурнем не прикидывайся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17