Я приехал на главную квартиру за неделю до бемис-гейтского дела и остался при отце до объявления капитуляции.Это обстоятельство было причиной того, что я, несмотря на свой молодой возраст, был свидетелем, даже в некоторой степени действующим лицом двух или трех важных дел; в последнем сражении я имел честь состоять в должности адъютанта при моем дедушке, посылавшем меня с приказами, раза два или три, в места самых жарких схваток. Для другого это было бы делом обыкновенным, но школьнику, который был на каникулах, это казалось чудом. Все Литтлпэджи пользовались большим уважением в колонии, и поэтому я стал любимцем офицеров.Среди офицеров был один капитан. Большой чудак, но который ужасно нравился мне. Он был голландец, как и большая часть офицеров; имя его было Эндрю Койеманс, но он был больше известен под именем землемера.Несмотря на то, что Эндрю принадлежал к хорошей фамилии, он получил поверхностное образование. Некоторое время он пользовался большим состоянием, но на двадцать восьмом году, как сам он рассказывал, случай столкнул его с каким-то янки, который размотал все его состояние; с того времени он и посвятил себя званию и занятию межевщика. Но голова Эндрю не была устроена для математических расчетов, и поэтому после двух или трех грубых ошибок, сделанных по межеванию, он посвятил себя скромной должности землемера. Говорят, что каждый человек имеет какую-нибудь способность и что задача состоит в том, чтобы понять, к чему у тебя задатки и потом уже трудиться постоянно. Эндрю Койеманс определил к чему есть у него способности.Как землемер, он приобрел редкое доверие. Как ни скромно это звание, оно все равно требует многих ценных качеств, и прежде всего — честности, а это качество в человеке встретишь редко. Владелец или арендатор были совершенно спокойны, когда при измерении земли конец цепи держал Эндрю. Кроме этого, он был превосходный охотник; это занятие дало ему возможность узнать с удивительной точностью леса.В начале революции Эндрю взялся за оружие, как и большая часть людей, чувствовавших сильную симпатию к колониям. Когда формировали полк, в котором мой отец был полковник, то тех, кто приводил под знамена известное число воинов, награждали чином, соответственно той услуге, какую он оказал в этом мероприятии.Эндрю явился одним из первых, с целым капральством землемеров, охотников, проводников и прочих, их было двадцать пять человек, все они были сильные, смелые и к тому же искусные стрелки. Их начальнику дали чин лейтенанта, и так как он стал старшим среди офицеров одного с ним чина, то вскоре был произведен в капитаны; когда я с ним познакомился, он был уже в этом чине, выше которого и не поднимался.Революция, имеющая народный характер, не всегда выдвигает людей, получивших наилучшее образование; а скорее выдвигает тех, кто имеет другие качества. Но не совсем было так в нашей национальной борьбе. Странный, но при этом неоспоримый случай, что ни один из наших молодых солдат в продолжение всей войны не достиг высокого военного звания силой своего таланта. Может это нужно отнести частично к тому, что в подобной борьбе, от начальников требовались осторожность и осмотрительность и что зрелые годы и опытность предпочитались молодости и удальству. Эндрю Койеманс, по прибытии в армию, был по своему общественному положению выше почти всех офицеров, служивших в полках, выставленных северными колониями.Правда, воспитание его не соответствовало его происхождению, но в то время, за редким исключением, нью-йоркские голландцы, имевшие даже состояние, редко заканчивали учебные заведения. Поэтому соседи наши янки имели большое преимущество перед нами. Они отсылали своих детей в школы, и хотя те получали начальное образование, все же они стояли выше в кругу неученых. Эндрю не домогался этого различия. Он умел читать и писать и этим ограничил все свои знания; математика была для него камнем преткновения, о который разбились все его надежды, как землемера.Одно обстоятельство из жизни Вашингтона, а именно то, что в молодости своей он немного занимался межеванием, было всегда источником справедливой гордости для Эндрю. Он чувствовал, как велика была честь занимать хоть второстепенное место, в том звании, которое было удостоено вниманием такого великого человека. Я помню, однажды мы были вместе в Саратоге и главнокомандующий проехал верхом мимо нашей палатки, и капитан Койеманс сказал мне с сильным выражением:«Посмотрите, Мордаунт, мой храбрый воин, вот едет его превосходительство! Я был бы счастливейшим человеком, если бы мог нести цепь в то время, когда он размежевывал участки своей земли».В произношении Эндрю, который вообще говорил хорошо по-английски, было слышно что-то голландское, особенно когда он воодушевлялся. На протяжении всех моих поездок в лагерь я привязывался к нему все больше и больше; эту дружбу он внушил мне оригинальностью и благородством своего характера.Благодаря происшествиям, которые произошли во время каникул, мой курс наук продолжался шесть лет, и в девятнадцать лет я вышел из коллегии. Во время осады Чарлзтауна я служил прапорщиком в батальоне моего отца. И в то же время я попал под командование капитана Койеманса; это еще больше укрепило мое расположение к нему, которое я чувствовал к старому воину.Я говорю старому, потому что в то время Эндрю было не меньше шестидесяти семи лет, но он был бодр, деятелен, подвижен, как юноша.Я искренне любил моих родителей, во-первых, потому, что они были мои родители, во-вторых, потому, что не хотел бы иметь других; я любил мисс Мэри Уаллас, или тетушку Мэри, как меня приучили ее называть, так как это было добрейшее существо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87