хлюпнула носом, полезла в сумочку за платком. Глаза ее стали похожи на две маслинки баночного посола.– Ну не про нас же с тобой, – грубовато, довольно низким голосом ответила ей вторая, сорокалетняя, являвшая полную противоположность первой: худая, даже, на мой вкус, чересчур, гибкая, плоская лицом, половину которого занимали очки с выпуклыми линзами. Черные прямые волосы падали ей на плечи и за спину, делая похожей на индианку. – Кончай рыдать, Лариса, успеешь еще.Потом она довольно бесцеремонно тронула Северина за плечо и скомандовала:– Остановитесь-ка у автомата, надо в редакцию позвонить, заказать вам пропуска.– А так не пропустят? – поинтересовался я, показывая ей наше удостоверение.– Нет, – усмехнулась она одними губами. – Были уже прецеденты.Северин пожал плечами и остановился у тротуара, но он, наверное, не был бы Севериным, если бы не спросил между прочим:– Пожарникам тоже приходится заказывать пропуска?– Разумеется.– А во время пожара?Но она уже хлопнула дверцей.Отдел писем представлял довольно сложное в геометрическом отношении помещение. Большую комнату делили пополам стеллажи, состоявшие из множества ящичков, где, видимо, хранились письма. В стеллажах имелся проход, заглянув в который, можно было увидеть следующий ряд ящичков, установленных перпендикулярно первому ряду, тоже со своим проходом. И так далее.– Крысу сюда запускать не пробовали? – поинтересовался Северин.– Там, в глубине, было Оленькино место, – трепетно сказала толстушка Лариса, у которой оказалась презабавная фамилия: Пырсикова. Мы прошли через лабиринт, окончившийся окном. У заставленного цветочными горшками подоконника стоял стол с пишущей машинкой, по столу были разбросаны какие-то листки, бумажки с записями, истрепанный блокнот, перекидной календарь, все еще живущий вчерашним днем, и пепельница, полная окурков.– Господи, – выдохнула Пырсикова, – как будто только что ушла!..На перекидном календаре было крупными печатными буквами написано: “Шура!!!” Я глазами показал на него Северину. Он кивнул, что видит, но сначала взял со стола блокнот, принялся его листать. Потом предложил:– Может, вы пойдете в комнату побеседуете, а я пока тут, а? Осмотрюсь, вдруг чего? Не возражаете?Мы не возражали. Особенно Пырсикова, готовая, кажется, вот-вот снова разрыдаться.– Чаю хотите? – спросила меня индианка, которую звали вполне прозаично по-русски – Наташа Петрова. Она выложила на стол две коробки с пирожными. – Давайте есть, а то засохнет. Что ж добру пропадать... У Пьфсиковой опять глаза стали мокрые.– Вчера... покупали... Ждали до вечера... Так и не пришла!..Я почувствовал, что сейчас скажу какую-нибудь банальность. И сказал:– Не надо плакать. Слезами горю не поможешь. Помогите нам лучше разобраться, что случилось.– Спрашивайте, – решительно сказала своим низким голосом Петрова. И прикрикнула на Пырсикову: – А ты иди умойся!– Когда вы последний раз видели Ольгу? – спросил я.– Погодите, дайте вспомнить, – сощурилась Петрова в потолок, что-то прикидывая. – Значит, так. В пятницу она заскочила в контору всего на полчаса, ближе к вечеру...– У вас что, так свободно с посещением? – удивился я.– Наверное, также, как у вас, – хмыкнула она. – Станет жуликов меньше, если вы будете целый день торчать в кабинете? Журналиста ноги кормят. А в отделе постоянно должен находиться только дежурный.– И все? Больше она не появлялась?– Появлялась, но уже в субботу.– В выходной?– Да. Видите ли, суббота у нас... Как бы поточнее объяснить? Полувыходной, вот. В воскресенье-то газета выходит! Но накануне в редакции обычно бывают только те, кто имеет отношение к завтрашнему номеру. Дежурят или материал у них идет. Я как раз дежурила.– А у нее, стало быть, шел материал?– Нет. Ничего у нее не шло. Но она явилась часов около десяти вечера, я даже не знаю, зачем. Забежала на минуту к себе, в свой закуток, потом пошла к нам, в дежурную бригаду, мы покурили, поболтали о том о сем. Про то, как будем справлять ее день рождения, не поехать ли в воскресенье купаться в Серебряный бор и так далее.– И что она ответила насчет купания? – насторожился я, услышав слово “воскресенье”. В этот день и произошло убийство!– Ничего определенного, – пожала плечами Петрова. – Сказала, что не может, что у нее какие-то дела. Какие – понятия не имею, – добавила она, предупреждая мой вопрос.– А кто может иметь понятие? Она снова пожала плечами.– Пырсикова – нет, мы с ней вчера уже раз сто это обсуждали. Чиж – то же самое.– Чиж?– Наш заведующий отделом. Его сегодня не будет, а завтра можете с ним поговорить.– Ну, хорошо, – сказал я, доставая записную книжку. – Давайте по порядку. Каких ее родственников и знакомых вы знаете?– Родственников точно никаких, – ответила Петрова. – У нее, по-моему, в Москве никого и нет.– А где есть?– Она сама из Свердловска. Я по ее рассказам поняла, что после смерти матери ей там все так обрыдло, что она сменяла квартиру на комнату в Москве и переехала сюда. Училась на вечернем в университете и работала. Работ пять сменила: жизнь узнавала. На стройке была, медсестрой, няней в детдоме. Последний раз, кажется, секретарем в суде. Ну, это все, наверное, в личном деле есть. Потом закончила институт и пришла к нам.Вернулась Пырсикова, успевшая привести себя в порядок и даже вроде бы подкраситься.– Лора, товарищ интересуется знакомыми Ольги. Пырсикова беспомощно посмотрела на Петрову, на меня и страдальчески наморщила лобик.– Знакомыми? У нее миллион был всяких знакомых. Все время кто-то ей звонил, она кому-то звонила. Но... но мы не прислушивались.– Во-во, – иронически поддержала Петрова, – не прислушивались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76