Я плохо переношу боль. Фридрих слишком рьяно взялся за дело - меня нужно было только щипать, а он приказал рвать мою кожу крючьями. Я думаю, сегодня он даже испугался, что убил меня. Я очень ценен для инквизиции. Я предназначался самому Вальдесу - уж он-то знает дело допроса как никто другой…
– Все, достаточно! - Цзян поднесла палец к губам. - Мы уходим, Флюмер. Будем надеяться, что тебе повезет. Нам, впрочем, удача тоже не помешает. Пока.
Флюмер обнял меня на прощание, шепча слова благодарности. Его макушка не доставала мне даже до шеи. Я почувствовал, как дрожит его старое изможденное тело. Он бодрился, но кто мог сказать, что получится из его дерзкой затеи - уйти из-под влияния Госпожи? И кто мог сказать, что получится из Флюмера после того, как он этого влияния лишится?
Для них это было естественно - быть пленниками чужой воли. Они никогда не были свободными.
Никогда.

* * *
Улицы города лучами сходились к центру города - я уже знал, что там находится дворец, в котором обитает Госпожа Дум. Флюмер сказал мне, что здание это очень необычно, и я с удовольствием полюбовался бы на него. Но жизнь наша была в опасности, и чем ближе к дворцу, тем эта опасность была больше. Мы спешили, почти бежали, двигаясь все дальше от центра. Я ожидал, что в конце концов мы упремся в городскую стену. Но стены не было. Не было и границ города как таковых - просто с каждой тысячей шагов дома становились все разреженнее, уже не наползали друг на друга, Не старались вытянуть вверх как можно больше этажей. Самого города становилось все меньше и меньше и все больше - открытого пространства. Наверное, с увеличением расстояния от дворца влияние Госпожи Дум рассеивалось и те, кто стремился жить под ее контролем, старались выстроить жилье поближе к своей повелительнице, своей Богине.
Здесь, на окраине города, дома были не столь помпезными и богатыми, никто уже не ставил на крышу флюгеры из золота и не украшал углы зданий красивыми, но бесполезными башенками. Булыжную мостовую сменила простая земля, к счастью, сухая, но все же носящая следы глубоких борозд от колес. Наверное, проехать в дождь здесь было совсем не просто. Зато дорога стала шире, деревья - многочисленнее, выше и зеленее. Воздух очистился от вони, присущей скоплению множества человеческих тел и пропитавшей центр города. И дома уже не выглядели перекошенными паралитиками. Чувствовалось, что люди здесь умеют чинить свое имущество и способны производить что-то своими руками. Вероятно, они не были столь «благородными», как жители центра, но зато вели более самостоятельный образ жизни и меньше зависели от воли высшего разума. Думать об этом было приятно мне - демонику, существу, пришедшему в этот мир извне и никак не зависящему от Госпожи.
Вскоре дома изредели окончательно, и пейзаж, представившийся нашим глазам, наполнил сердце мое радостью. Местность, прежде совершенно плоская, сменилась невысокими холмами, украшенными зелеными шапками рощиц. Ровные долины между холмами были расчерчены аккуратными прямоугольниками обработанных полей. Синие озерца, как глаза просыпающейся после сна земли, безмятежно смотрели в небо - чистое, без единого облачка. Кларвельт все больше становился Светлым Миром. На обочине дороги стояла телега. Лошадь, впряженная в нее, опустила голову и щипала траву. Время от времени она делала несколько шагов вперед, перебираясь на новое место. При этом упряжь натягивалась, вздрагивали оглобли, со скрипом проворачивались деревянные колеса и покачивались огромные босые ступни, что торчали из-под рогожки на телеге. Громкий молодецкий храп, что доносился из телеги, был слышен на расстоянии полусотни шагов.
– Крепко дрыхнет. - тихо произнес я, обращаясь к Цзян. - Это хорошо. Надеюсь, мы его не разбудим. Лишние свидетели нам ни к чему.
– Ага, - согласилась девушка и тут же пощекотала грязную подошву спящего соломинкой. Нога дернулась и исчезла под рогожкой. Храп немедленно прекратился. Я едва сдержался, чтобы не обругать мою попутчицу неприличными словами. Я схватил ее за руку, намереваясь сбежать и спрятаться где-нибудь в придорожных кустах. Впрочем, я опоздал. Человек в телеге резко принял сидячее положение, рогожка слетела с его головы и явила миру розовощекую заспанную физиономию, светлую шевелюру, невероятно взъерошенную и напоминающую сорочье гнездо, и два маленьких, сонно моргающих глазика бледно-голубого цвета. Если бы это существо, столь похожее на поросенка, начало хрюкать, я бы нисколько не удивился. Но оно запустило здоровенную лапу в спутанные волосы, почесало затылок и сказало:
– Здорово, Зян. Ты чево? Уже тово? А тырки?
– Ага. - У Цзян столь сложная фраза, преисполненная тайного смысла, не вызвала ни малейшего удивления. - Доброе утро, Трюф. Как спалось?
– Хорошо дрыхлось. - Круглые глазки здоровяка изучали меня с некоторым недоверием. - Я говорю, тырки купила?
– Да купила я твои тырки! - Девушка протянула парню связку каких-то желтых палочек, перевязанных бечевкой. - Шустряк, познакомься, это Трюфель. Мой друг.
– Здравствуйте, господин Трюфель, - церемонно произнес я, приложил руку к сердцу и слегка поклонился. - Безмерно рад засвидетельствовать свое глубокое почтение…
– Господин, скажешь тоже!… - Трюфель развязал бечевку, сунул в рот сразу несколько палочек из связки и захрустел ими с безмятежным удовольствием, как мальчишка. - Хорошие тырки! Сладкие! Почем брала?
– Три флориньи за пучок.
– Три?! - Светлые, едва обозначенные бровки Трюфа изумленно поползли вверх. - Да они там очумели совсем! Гадкие жадины! Гадкие!
– Ладно, Трюф, успокойся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20