Старинное, вероятно. Сейчас и людей-то таких нет, чтобы сражаться подобной дубиной. Его даже поднять трудно, не то что бросить. Копье пригвождало к дубу изображение какого-то божества, сделанное из деревяшек, тряпок и соломы. Божество было одноглазое, довольно свирепое и на вид ужасно несимпатичное. Чем-то оно напоминало Гримнира. На месте бога, которого тут пытались изобразить, я бы обиделся.
И все-таки, думал я, не может быть, чтобы здесь все повымирали просто от климата. Должен существовать некий артефакт, некий талисман, который охраняет эту землю. Совершенно примитивная магия, которая почему-то всегда безотказно действует — как, впрочем, все примитивное. Неизвестно, как этот заветный артефакт выглядит и где находится, но я нутром чуял, что угадал правильно. Во всяком случае, лично мне неизвестна другая возможность довести страну до полного истощения. Здесь явно поработало злое колдовство. Медленное и терпеливое.
И что самое подлое — для того, чтобы сотворить подобные чары, ничего особенного не требуется. Для того, кто хоть немного соображает в элементарной магии, такое колдовство не представляет ни малейшего труда. Берется этот самый артефакт — рисунок, скульптура, одеяние божества и так далее, — и в зависимости от того, каких результатов хочешь добиться, начинаешь над ним измываться. Можно окунуть в расплавленный воск, или утопить, или плюнуть на него от души. Даже заклинаний никаких не нужно.
Все-таки хорошо, что Конан не умеет читать чужие мысли. Потому что если киммериец прознает про украденный и оскверненный артефакт, он из шкуры вон вылезет, но добудет волшебный предмет и освободит его от заклятья. Любит Конан всякие безнадежные предприятия.
Я заметил, что он вопросительно смотрит на меня, и с решительным видом отвернулся поглазеть на пришпиленного бога.
— Тебя что-то насторожило, Кода? — спросил Конан.
Я покачал головой, не поворачиваясь. Большинство людей не разбирается в мимике пустынных гномов, но Конан слишком давно меня знает.
— Здесь поблизости еще одна деревня, — сообщила Эрриэз. — Когда-то ее построили потомки разбойников, но с годами все измельчало — в том числе и люди. Думаю, теперь там тоже никого не осталось…
Через сотню полетов стрелы дорога (вернее, то, что от нее осталось) вывела нас на заливной луг. Некошеная трава закрывала меня с головой, а Конану была почти по локоть. Она сплеталась и путалась в ногах, и мы с трудом продирались сквозь нее. От травы шел влажный пар, и мошка, поднятая нашими шагами, летала густыми тучами.
Я пытался найти хоть какой-нибудь ветер, чтобы пригнать его сюда и разогнать полчища кровососущих, но тщетно: приличного ветра не было нигде, а тот, что я все-таки разыскал, был так далеко, что сюда бы просто не долетел.
Эрриэз, как и я, выглядела не лучшим образом, губы у нее пересохли, а вода, которую они с Конаном хлебнули из грязной лужи, никак не могла утолить их жажду. Не так надо пить, чтобы напиться: в этом вопросе следует учиться у кочевников. Подозреваю, они тоже знали это и все же не удержались. Трудно удержаться, когда видишь воду, я понимаю.
Мне-то что, я Пустынный Кода, у меня уши подолгу сохраняют запасы влаги, и этим я похож на многие пустынные растения, которые отращивают мясистые листья. Каждый приспосабливается, как умеет. Только люди вообще не умеют приспосабливаться, и для меня до сих пор загадка — как это они ухитряются выжить.
Мы начали спускаться с холма и тотчас увидели впереди деревню.
Она была пуста. Это мы сразу поняли. Но все равно подошли ближе — куда еще было идти? На просторном лугу стояли семь домов, черных, хмурых, с высаженными окнами. Над ними полыхало злое солнце — не щедрое, как в Черных Королевствах, к примеру, а какое-то ядовитое.
Неожиданно Конан тронул меня за плечо.
Я обернулся. Крыша одного из домов слегка дымилась. И вдруг, в одно мгновение, огонь вырвался наружу и закричал, развеваясь в небе. Откуда-то взялся верховой ветер, и огонь прыгнул на соседнюю крышу. Остальные дома стояли в стороне и потому не занялись.
Мы сбились в кучу, глазея на пожар. Дома горели в полном безмолвии и одиночестве, и никто поблизости не оплакивал погибающее имущество и не мчался с водой. Никто, кроме нас, даже не узнал о несчастье. И такая безысходность чувствовалась в этом пожаре, вспыхнувшем в брошенной, забытой, никому не нужной деревне, что сердце у меня поневоле сжалось. Попадись мне тот негодяй, который украл и околдовал артефакт, — кажется, я порвал бы его голыми руками!
Я прижался к Эрриэз и потихоньку высморкался в подол ее полосатой юбки.
Мы спустились в ложбинку и обнаружили там мелкую речушку, бежавшую по разноцветным камешкам. Довольно долгое время мы провели в воде, но и сюда долетали белые клочья пепла. Наконец, Конан забрался на крутой бережок и крикнул, что дома догорели. Тогда мы вернулись в деревню.
Пять уцелевших домов стояли перед нами. Мы могли занять любой из них и жить, сколько вздумается, нас никто бы не прогнал. Но было в них что-то жуткое, что делало невозможной даже мысль о том, чтобы поселиться здесь надолго.
Потом я понял: отсюда ушли домовые духи. А это еще хуже, чем если бы отсюда просто выехали люди. Если даже нечисть решила, что место дурное, то человеку делать тут совершенно нечего.
Я так и сказал.
— Мы не собираемся здесь жить, — заверил меня Конан. — Мы переночуем, а завтра па первой заре уйдем.
Мы осторожно поднялись на высокое крыльцо, стараясь ступать как можно тише. Тишина стояла первозданная.
Дом был разгромлен, словно люди, покидая его, торопились. Добротная старинная мебель валялась перевернутая, сундуки стояли с распахнутыми крышками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25