Эрриэз вытащила из корзины рыбу, завернутую в пахучую крапиву, и лениво вышла из дома, прищемив напоследок дверью свою полосатою черно-красную юбку с белой грязной каймой по подолу.
— Странная она какая-то, — сказал я Гримниру. (Надо же о чем-то разговаривать?)
Его разбойничья физиономия вдруг стала мечтательной.
— До чего же ты все-таки глупенький, малыш, — произнес он, глядя куда-то в закопченный потолок.
Я сразу ощетинился, и шерсть на моем загривке поднялась от негодования.
— Я тебе не малыш, — прошипел я, сверкая в полумраке глазами. — Сам пигмей-переросток. Я Пустынный Кода.
— Глупый, как всякая нечисть, — невозмутимо гнул свое Гримнир все с той же дурацкой задумчивостью на усатой морде. — Эрриэз — это чудо. А ты не видишь.
— Маленькая неряха, — не то мысленно, не то вслух отрезал я.
— Эрриэз такая, как эта земля, — отозвался Гримнир. — Не лучше и не хуже. Этим-то она и хороша, Кода.
— Она ведь нелюдь, — высказался я. Гримнир не ответил.
Что-то подсказывало мне, что не стоит с ним связываться, но ведь Пустынные Коды очень упрямы, и я заявил решительным тоном:
— Вот Конан проснется, и мы отсюда уйдем. На это Гримнир сказал:
— Возможно.
И ухмыльнулся самым отвратительным образом, что окончательно вывело меня из себя.
— Я полагаю, — произнес я возможно более веско, — что мы не станем спрашивать твоего разрешения, Гримнир.
Гримнир повертел своей лохматой башкой.
— Ты действительно так предан этому человеку, Кода?
— Да уж, с вами его не брошу, — вызывающе ответил я.
— Ведь он может сунуться туда, где опасно… а, Кода?
Это была уже наглость. Я почувствовал, что уши мои краснеют. Я, конечно, большой трус, у меня это в крови — а кто когда видел, чтобы нечисть была храброй? — но Конана я никогда еще не бросал, а он, кстати, частенько ввязывался в совершенно нелепые истории. И скажу без лишней скромности: не будь рядом меня, он бы не спасся.
— Если Конан сунется туда, где опасно, — произнес я четко, чтобы эта дубина уяснила себе раз и навсегда, какие вопросы задавать не стоит, — то найдется друг, который не даст ему пропасть. И это будешь не ты, смею тебя заверить.
Гримнир подцепил меня своим корявым пальцем за завязки плаща и подтащил к себе, разглядывая с бесцеремонным любопытством.
— Не пойму, — сказал он задумчиво, словно обращаясь сам к себе, — договор он с тобой подписал, что ли? Как ты попал к нему в услужение? Он, вроде, не колдун. Обыкновенный бродяга, звезд с неба не хватает.
— Это ты звезд с неба не хватаешь, — прошипел я, подыхая от злости. — Я Пустынный Кода. Пустынные Коды никому не служат. Но это не значит, что у них нет чувств.
Моя тирада так поразила Гримнира, что он меня выпустил, и я стрелой вылетел из дома. Наскочив в темных сенях на предательски упавшее жестяное ведро, я еще раз торжественно поклялся нагадить этому Гримниру при первой же возможности.
Все мои надежды на то, что просветление за окном означает конец дождя, рухнули. Это был всего-навсего рассвет.
Я вышел на высокое крыльцо и огляделся. Напротив крыльца имелся небольшой запущенный огород, заросший хреном и лебедой и отгороженный символическим заборчиком из неоструганного тонкого ствола сосенки, положенного на чурбачки. Я увидел там также три куста приземистых ягодных куста.
Босая, с торчащими косичками цвета льна, Эрриэз чистила под дождем рыбу. Рыбья чешуя летела из-под ножа, светлая, как капли дождя, прямо на полосатую юбку девушки.
Я сел на крыльцо и стал смотреть, как она управляется с рыбой. Странно было думать о том, что вокруг нас нет ни одной живой души. Только угрюмые леса с заросшими тропками и гибельные болота, бескрайние, как моя родная пустыня, но куда более коварные. И что толку от того, что я наделен кое-какими способностями? У себя дома я мог бы развернуться в полную силу. А здесь, на самом краю обитаемых миров, мне только и оставалось, что бездумно плестись за человеком, который когда-то спас мою жизнь, и время от времени следить за тем, чтобы он не угробил свою.
Эрриэз заметила, наконец, мое присутствие, подняла на меня глаза и улыбнулась. Эдакая растрепанная невинность.
— Твой хозяин спит, Кода? И эта туда же.
— Он мне не хозяин, — проворчал я, чувствуя, что опять выхожу из себя. — Я Пустынный Кода.
Она вздохнула.
— Да Кода ты, Кода, кто спорит…
— Когда он проснется, мы уйдем, — объявил я.
— И я с вами, — подхватила Эрриэз, усердно налегая на нож, чтобы отрезать рыбине голову.
Я чуть с крыльца не упал.
А она невозмутимо добавила:
— Конан обещал взять меня с собой.
— Он не мог тебе обещать, — возмутился я. — Он не мог ничего тебе обещать, не посоветовавшись со мной.
— Он сказал, что попросит тебя, и ты согласишься.
Я так разозлился — не передать.
— Если ОН попросит, — сказал я мрачно, — то я, конечно, не стану возражать. Но запомни, Эрриэз, один только намек на предательство с твоей стороны, и я скажу ему, кто ты такая.
Я правильно угадал ее слабое место. Она жалобно заморгала своими белыми ресницами, и нижняя губа у нее задрожала. Она здорово перепугалась, я видел.
— Ну и кто я, по-твоему, такая? — спросила она, старательно изображая спокойствие.
А мне и изображать не надо было.
— Нелюдь ты, — равнодушно сказал я. — А его ты об этом, конечно, в известность не поставила. Человеком прикидываешься. Ладно, прикидывайся, морочь ему голову. Но смотри, Эрриэз, я тебя предупредил. В случае чего я за себя не ручаюсь.
Она побледнела, и на ее лице стали заметны веснушки. Она смотрела на меня укоризненно, дождь поливал ее, смывая с исцарапанных, покрытых слабым загаром рук налипшую рыбью чешую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25