АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ты, что ль, разъяснишь? «Мы пахали…» Не раззадоривай" старика, не тот он стал, промахнется, и неизвестно, кто кого кушать будет.
БЕЛУХИН. Не будем мы его стрелять, мы ему бантик на хвостик привяжем для красоты.
ГРИША. Дядя Коля, а если медведица с маленькими медвежатами, тогда как?
БЕЛУХИН, Какие осенью маленькие, нынче могут быть либо полугодовалые, либо лончаки, прошлогодние. Этот маленький, однако, так лапой врежет…
ГРИША. А медвежат можно приручить?
БЕЛУХИН. Пытались. Анна Григорьевна до пяти месяцев кормила Мишку и Машку, только ничего хорошего из этого не вышло.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Ой, Гришенька, одно расстройство, заявился самец и разорвал их, на цепи они сидели. Так жалко было…
Я. На Врангеля мы нашли однажды двух сироток, куда делась их мать, так и не выяснили. Подсадили в берлогу к другой роженице, она их и выкормила. А приручать белых медведей, Гриша, дело неблагодарное и опасное, я лично не знаю ни об одном удачном случае. Очень хороший и честный фильм Ледина о прирученной белой медведице — . помнишь, мы о нем говорили, многих ввел в заблуждение. Боюсь, если Ледин продолжит свой смелый эксперимент, дело может кончиться трагически.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Мы своих тоже с цепи не спускали, думали в зоопарк отдать. Один повар приручил на станции медвежонка, кормил его побольше года, а однажды нес ведро, поскользнулся, упал на медведя, и тот помял его до смерти. От них, Гришенька, лучше держаться подальше, береженого бог бережет.
Я. Самые опасные для человека — крупные самцы, особенно старые или больные, которым трудно добыть нерпу.
КИСЛОВ. А как узнаешь, что больной? Кардиограмму им делаешь?
Я. Вы не так уж далеки от истины, мы их обследовали и даже взвешивали на специальных весах-треноге. Однако в обычных обстоятельствах к медведю лучше не приближаться это прежде всего небезопасно для него. Он очень любопытен, бежит знакомиться, а к чему приведет такое знакомство, предугадать трудно. Может быть, он хочет с вами поиграть, но не исключено и другое, намерения его неизвестны, и вы, перепугавшись, на всякий случай всадите в него обойму… А если вы безоружны и пытаетесь убежать, тем хуже для вас. Впрочем, об этом мы уже говорили.
КИСЛОВ. Погоди, а как это они давались взвешиваться?
Я. Если нужно, мы их усыпляем — стреляем «летающим шприцем», временно парализующим нервную систему.
БЕЛУХИН. Здесь бы нам заполучить такую штуку…
Я. У меня с собой целый набор… Прошу прощения — был, в багаже.
КИСЛОВ. Вот бы что Кулебякину выбросить, а он — марки.
АНИСИМОВ. Захар…
КИСЛОВ. Прости, Матвеич…
АНИСИМОВ. В последний раз.
КИСЛОВ. Честное слово, сдуру ляпнул… Мне бы тогда Диме помочь, да ноги ко льду примерзли.
БЕЛУХИН. Все мы были хороши. Я ведь тоже подрастерялся, Илья.
ИГОРЬ. И я… Рюкзак с едой в ногах лежал, что, казалось бы, стоило вынести. Один только Дима и оказался на высоте.
Все это прозвучало искренне и грустно, как реквием… Я от души порадовался, что Диму Кулебякина, славного парня, вспомнили добрым словом. Но потом все стало очень плохо, такой уж, видно, сложился у нас трудный, неудачный день; такой неудачный, что лучше бы проспать, не видеть и не слышать того, что произошло.
Лиза, которая за последний час и двух слов не сказала, вдруг спросила:
— Игорек, а если б вынес, поделился бы с нами?
Вопрос был оскорбительный, Игоря передернуло, но он сдержался и отделался шуткой:
— Смешная вы, Елизавета Петровна.
— А я всегда такая, — Лиза говорила отрывисто, не поднимая головы, — мне палец покажи — я смеяться буду. Так поделился бы?
Игорь не ответил, пошуровал в печке и вышел в тамбур.
— Мало на юношу нападали, так и ты на него, — сердито сказала Анна Григорьевна. — Зачем обидела?
— Ничего, я перед ним извинюсь, — с каким-то недобрым смешком ответила Лиза. — Ой, как извинюсь, самой тошно будет.
— Лизонька, — с тревогой спросила Невская, — хочешь воды?
— На Славу все набросились, затоптали… — прошептала Лиза, — а этот — чистенький… Сил нет, помоги встать.
Игорь вернулся с дровами и молча сложил их у печки.
— Игорек, — Лиза, пошатываясь, шагнула к нему, положила руки ему на плечи, — прости дуру, дай я тебя поцелую.
— К чему такие нежности? — растерялся Игорь.
— Неужто не хочешь? — с тем же недобрым смешком проговорила Лиза. — Уродка, да? Вот ты и попался, мой хороший, нежный, нецелованный…
— Ты бредишь! — Игорь отшатнулся.
Стоявший рядом с ними Белухин подхватил Лизу и помог ей лечь обратно. Ее всю трясло, она всхлипывала, стонала и наконец затихла в объятиях Невской.
— Чокнулась, что ли? — шепотом спросил Кислов.
— Тогда и я чокнулся! — незнакомо грозным голосом возвестил Белухин. — Кажись, пахнуло колбасой.
Солдатов поднял голову, сел. Игорь хотел было выйти, но Белухин его удержал, потянул носом и повторил:
— Пахнуло колбасой, мужики. Копченой, по пять тридцать за килограмм. В каком гастрономе брали, Игорь, не помню, как по батюшке?
СТАРЫЙ ВОРЧУН
Покинув Средний, вездеходы быстро выбрались на соседний Домашний и загрохотали по каменно-твердому заснеженному грунту — возможно, подумал Пашков, единственно безопасная часть предстоящего пути. Правда, вместо того, чтобы идти вдоль острова, можно было бы сразу свернуть на припай, но Пашков никогда не упускал случая навестить могилы Ушакова и Кремера. Они находились у дальней оконечности узкого, вытянутого в длину острова, недалеко от занесенного снегом фундамента бывшего дома Ушакова, Урванцева, Журавлева и Ходова — первого жилого строения на архипелаге Северная Земля. Дом был разобран по бревнышку и восстановлен на Среднем (несмотря на протесты Пашкова, бережно сохранившего на своем Голомянном охотничью избушку Журавлева), и на острове остались лишь одни могилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68