На той неделе она получила два. А может, и больше – я просто не знаю.
Картрайт крепко схватил Тилли за руку повыше локтя и потащил в закуток, отделенный от рабочего кабинета стенкой. Здесь было маленькое окошко, которое не нуждалось в светомаскировочных шторах, так как его замазали снаружи черной краской. В закутке царил творческий беспорядок, поскольку Билл, как и Тилли, литрами поглощал кофе во время работы; но сейчас не было времени извиняться за кавардак. Закрыв дверь, он включил свет.
– А теперь, – сказал он, – перестань шептать и объясни, что ты имеешь в виду.
Тилли, видимо, испугалась серьезности, прозвучавшей в его голосе. Однако она дерзко выпятила подбородок.
– Прочти-ка, – заявила она. – Ну, смелее! Читай!
Тилли вытащила из кармана пиджака смятую половинку листа бумаги розоватого цвета – такую можно купить в универмаге Вулворта – и швырнула Картрайту. На листке темно-синими чернилами было написано:
«Привет, Ясноглазка! Я еще с тобой не покончил. Скоро папу и тетю Флосси ждет приятный сюрприз. С серной кислотой не вышло; но у меня для тебя припасено еще кое-что. В следующий раз тебе не удастся отскочить».
Каждое слово записки дышало злобой. Но Картрайт увидел именно то, что и ожидал увидеть.
Перед его мысленным взором предстала доска объявлений у входа в студийный павильон номер три; на доске мелом были нацарапаны слова. Фотокопия надписи лежала в нижнем ящике его стола. Насколько он мог судить без подробного сравнительного анализа, почерк автора записки и почерк, которым было написано объявление на доске, оказались идентичны.
Уильяму Картрайту стало нехорошо.
– Говоришь, она все время получает такие вот письма?
– По крайней мере, два. Одно пришло сегодня утром.
– Что в нем было?
– Не знаю, милый. Она их мне не показывала.
– Тогда как ты раздобыла эту записку?
– Украла, – сообщила ему Тилли, нимало не смущаясь. – Мне показалось, пора что-то предпринять.
– Ты ее украла?
– Да, из ее спальни. Я не могла прочитать письмо, которое она получила сегодня, только мельком его проглядела. В нем шла речь о «сегодняшней ночи». Маленькой Тилли показалось, что это слишком.
Картрайту стало трудно дышать.
– Ты говоришь, она получает такие письма уже неделю – и до сих пор никому ничего не сказала?
– Конечно нет, – проворчала Тилли, сердито вытягивая из кармана еще одну сигарету и закуривая. Табачные крошки прилипли к помаде, размазавшейся вокруг ее широкого рта; она, все еще злясь, соскребла их алым ногтем. – Девочка помешана на кино. Совсем рехнулась! Я в игре уже восемнадцать лет, видала, как такое случается с людьми. По-твоему, писать сценарии – скука смертная. А по-моему, сценарии – неплохой способ заработать на хлеб с маслом. Ну а она считает нашу работу просто чудом.
– Да.
– Она боится, что ее уберут отсюда и не позволят творить вблизи этих прекрасных павильонов и декораций… Слушай, Билл. Ходят слухи… Две или три недели назад произошел несчастный случай… с серной кислотой. Что там было?
Тилли напряженно всматривалась в него.
– Да, – ответил Билл.
Тилли презрительно хмыкнула. В глазах под морщинистыми веками сверкнуло смешанное выражение злости и страха.
– Девочка просто создана для тебя. Она совсем ребенок. Она смеется над анонимными письмами. Она не боится угроз; гораздо больше ее страшит, что о письмах узнает Томми Хаккетт, решит, что ей грозит опасность, и ради ее же блага выдворит ее отсюда. Видит Бог, я сдаюсь. Положение хуже некуда. Подумать только, по киностудии бродит маньяк! Да еще стоит лечь в постель, как начинает завывать воздушная тревога…
Картрайт понял, что сейчас у Тилли начнется истерика.
– Слушай, Тилли, прекрати, – устало заявил он. – Тебе абсолютно ничто не угрожает. Разве ты не знаешь?
– Прекрасно знаю. Я осведомлена о том, что в Англии есть войска ПВО. Я знаю, что, если немцы осмелятся сбросить бомбы на Лондон, на следующую ночь от Берлина останутся одни развалины. Но для меня это не утешение. Господи, как я буду рада, когда закончу работу и смогу вернуться в Штаты!
Картрайт пожал плечами:
– Тилли, если хочешь, ты можешь вернуться домой хоть сейчас.
Тилли ухмыльнулась и хлопнула пухлой ладонью по столику, на котором стояла горелка.
– Я хочу совсем другого, – заявила она. – Выпить коктейль и нормально поужинать. Вот и все. Раз англичане могут считать, что воздушная тревога – это не страшно, значит, и я могу. Странные вы люди: чем труднее вам живется, тем охотнее вы шутите. Вот только напряжение… совсем как у нашей юной коллеги, которая все время ждет, что с ней произойдет что-то ужасное.
Тилли вытащила из вместительного кармана фланелевого пиджака носовой платок и шумно высморкалась.
– Понимаешь, в чем дело? Она ничего мне не скажет! Я присутствовала при том, как она получила первое письмо. Я спросила: «Что-нибудь случилось, милочка?» А она мне: «Нет». И все.
– Как она получала письма? С обычной почтой?
– Нет. Их передавали с нарочным.
Картрайт изумленно посмотрел на свою собеседницу:
– С нарочным? В загородном клубе?
– Да, в загородном клубе. Их подсовывали под дверь. По крайней мере две штуки.
– Кто еще, кроме вас с ней, живет в клубе?
– Да практически вся банда. Томми Хаккетт, Говард Фиск, Дик Коньерс и Белла Дарлесс и… нет, мистер и миссис Гагерн получили, как и ты, плутократ, отдельный домик. Вот тебе еще одна парочка голубков. Но вообще в клуб может пройти кто угодно. – Вытерев нос, Тилли поморгала, сунула платок в карман и глубоко затянулась. – Вот и все, что мне известно. Не люблю совать нос не в свое дело, но я не хочу, чтобы нашей девочке было плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62