– Г.М. посмотрел на Монику. – Он специально промазал. Наоборот, если бы у него дрогнула рука и он случайно убил вас, весь его план полетел бы к чертям. И он действительно едва не попал, потому что Картрайт, оттащив от окна, толкнул вас прямо навстречу пуле.
– Значит, я снова оказался самым главным негодяем? – не без горечи осведомился Билл.
– В глазах Гагерна – да, – угрюмо кивнул Г.М. – Целых три недели ему покоя не было. Три недели вы не давали ему ничего предпринять. С вами надо было что-то решать.
Тогда Гагерн, готовый к настоящему делу, вытащил из рукава козырного туза… Он думал, что убедит меня – меня! – вызвать вас к себе и чтобы я со слезами на глазах умолил вас оставить его в покое. Хо-хо! Неужели вы думаете, что я бы раскрыл кому бы то ни было своего агента? – Г.М. презрительно затряс головой. – Даже и не надейтесь! Если мои агенты не способны решить свои проблемы без моей рекомендации, они не подходят ни мне, ни кому-либо еще!
И вот он сидел у меня в кабинете и кормил нас всякими байками. Все его выдумки отдавали дешевкой, если вы заметили. Он, пожалуй, слишком зазнался. Перестарался, переиграл.
Под конец он решил навести подозрения на саму Тилли Парсонс. Не прямо, заметьте. Он ведь не клялся с пеной у рта, что женщина, приехавшая в «Пайнем», не является Тилли Парсонс, – такие вещи легко проверить. Он признался, что некоторое время провел в Голливуде, на тот случай, если раскроется данный факт его биографии. Хорошенькое вышло бы дельце, если бы он сумел доказать, что Тилли Парсонс писала анонимные письма Монике Стэнтон… и тогда Тилли Парсонс конец. Она погибнет либо по ошибке, либо в результате самоубийства.
В конце беседы в моем кабинете я почувствовал, что ветер крепчает. Все было ясно как день. Настоящее преступление вот-вот совершится. И оно произошло даже раньше, чем я предполагал, по очень простой причине. Только я, естественно, не мог догадаться, как именно его совершат.
Г.М. наклонился вперед.
– Теперь-то вам понятно, как он провернул трюк с отравленной сигаретой? – спросил он.
3
В комнате поднялся гам; всех перекрикивал Томас Хаккетт.
– Нет! Будь я проклят, если что-нибудь понимаю! – возразил мистер Хаккетт. – Гагерн – единственный из нас всех, кто не мог этого сделать. Он единственный не мог незаметно сунуть в шкатулку отравленную сигарету!
– Дело в том, сынок, – заявил Г.М., – что в шкатулке вовсе не было ни одной отравленной сигареты.
– Что?!
– Я сказал, сынок, что в шкатулке вовсе не было ни одной отравленной сигареты.
– Но…
– Подумайте сами, – сказал Г.М. – Вот вы, – он показал на Монику, – купили пятьдесят сигарет и высыпали их в пустую шкатулку. Никто не брал их до тех пор, пока вы, – он посмотрел на Тилли, – не вытащили одну штуку около половины восьмого. Верно?
– Да.
– Да, но, если бы в шкатулку незаметно подбросили еще одну сигарету, отравленную, там должна была лежать пятьдесят одна штука. Правда? И после того как вы взяли одну, их должно было остаться пятьдесят. Так? Так. Но когда мы их пересчитали, оказалось, что их сорок девять. Что означает, моя милая безмозглая дурочка, что вы вытащили из шкатулки совершенно безобидную обычную сигарету «Плейерз», а потом кто-то незаметно подменил ее отравленной – уже после того, как вы вернулись к себе в кабинет.
– Ерунда! – взвизгнула Тилли.
Она больше не шутила. Она подняла руку вверх, привлекая внимание.
– Слушайте, старый моряк, – сказала она. – Во всем остальном я с вами согласна, но только не сейчас. Подумать только, я – жертва! Ведь я должна была догадаться, правда? А сигарета с отравой была та самая, что я вытащила из шкатулки в соседней комнате.
– Нет, милочка.
– Но я ведь ее курила! Как, скажите на милость, ее можно было подменить, если я ее курила?
– Можно.
– Но как?
Г.М. фыркнул, некоторое время рассеянно разглядывал кончики пальцев, а потом посмотрел Тилли в глаза:
– Вы пьете много кофе, так?
– Верно.
– И чайник у вас кипит целый день. Вы забываете о нем и не замечаете его, пока из кладовки не начинает валить дым?
– Да.
– А что вы делаете, увидев, что в комнате полно дыма?
– Иду в закуток, – Тилли пожала плечами, – и снимаю чайник с конфорки! Я кладу сигарету на край пепельницы, иду в закуток и… – Тилли замолчала. Глаза ее расширились и уставились в одну точку. – Боже правый! Святые угодники! – прошептала она.
Г.М. кивнул.
– Вы, как обычно, оставили сигарету в пепельнице, – сказал он. – Так я и знал, потому что края пепельницы обожжены, да и ваши соседи частенько видели, как вы оставляете в пепельнице сигарету.
И тут ловкач Гагерн, который успел незаметно стащить у вас «Честерфилд», пока вы провожали к выходу Хаккетта и Фиска, просто входит к вам из коридора. В руке у него другая зажженная сигарета. Вот и весь фокус – все зажженные сигареты похожи.
Он меняет сигареты и снова выходит. Из смежной комнаты его не видно, потому что дверь (как всегда) закрыта. Его шагов не слышно, так как каменный пол покрыт линолеумом. Вы возвращаетесь и, видя в пепельнице тлеющую сигарету, естественно, думаете, что она та самая, которую вы туда положили. Красота фокуса заключается в том, что сама жертва уверена: она взяла сигарету в соседней комнате.
Тилли слушала его как загипнотизированная. Наконец, она взмахнула рукой.
– Но ведь, – возразила она, – надо еще было выманить меня из кабинета, заставить побежать в закуток, правда?
– Конечно.
– Все зависело от выкипевшего чайника, – продолжала Тилли. – Но откуда он знал, что чайник выкипит именно тогда, когда я раскурю сигарету?
– Да оттуда, – заявил Г.М., – что ему только и нужно было, что откинуть крышку вентиляционного люка, просунуть руку внутрь и прибавить газ!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62