Буду осторожен. Не на войну, в конце концов, еду.– Ну, и хорошо.Полковник Самохвалов спустился с третьего этажа во двор, смел снег с ветрового стекла скромной серой шестьсот двадцать шестой «мазды», забрался в салон и взглянул на окна своей квартиры. Зинаида смотрела на него. Евгений Ильич опустил голову, повернул ключ в замке зажигания. Машина завелась. Он махнул рукой жене, Зинаида тоже в ответ помахала.– Ну, с Богом, – сказал Евгений Ильич, выжимая сцепление.Через полтора часа он уже был на даче. Ворота открылись с трудом из-за глубокого слежавшегося снега. Из гаража Евгений Ильич принес большую деревянную лопату с обитым жестью лезвием и принялся разгребать снег у ворот гаража. Он вспотел, работал быстро. Машину загнал под крышу уже в темноте, затем долго возился с печью. Все это он делал, не снимая куртки и шапки: в доме царили стужа и сырость, и Самохвалов даже заиндевел от холода.– Ничего, ничего, – бормотал Евгений Ильич, – сейчас дровишки разгорятся, самое главное, их не жалеть. А прогорят, еще подброшу.Из сарая он принес белые березовые поленья, длинные, приятно пахнущие морозом, и уложил их поближе к печке.– Ну, давай, давай, – подгонял Самохвалов, поправляя охваченные пламенем дрова.За окнами синела ночь. На небе было непривычно много ярких звезд, в печке потрескивали поленья…– Как здесь хорошо!Гостиная постепенно прогревалась, стрелка термометра медленно ползла вверх и уже достигла отметки четырнадцати градусов.– Ну, еще бревнышек шесть-восемь, и потеплеет градусов до восемнадцати. А восемнадцать – это вам не шесть, это совсем другое дело.Окна начали запотевать, и по стеклам стекали капельки воды. Евгений Ильич вытащил из шкафа старенький «ВЭФ», воткнул его в розетку и повертел ручкой настройки. Он отыскал какую-то музыку и даже не сразу понял, почему остановился именно на ней. Это был джаз, старая-престарая импровизация. Только послушав немного, полковник вспомнил, что знает эту мелодию с детства: в джазовой интерпретации звучала основная тема из оперы Гершвина «Порги и Бесс». В юности Евгений Ильич серьезно увлекался музыкой, а потом забросил.Время от времени полковник поглядывал на часы. Стрелки постепенно приближались к полуночи.«Завтра воскресенье. Еще немного, и оно наступит».Евгений Ильич поднялся с маленького стульчика, стоявшего у печки, и принялся распаковывать сумку. Он разложил на столе еду, вытащил из шкафчика бутылку водки. Водка была холодная. За руль ему сегодня не садиться, поэтому Самохвалов решил позволить себе выпить граммов сто-сто пятьдесят. Сделав два глотка, он точно уложился в намеченную норму, завернул винтовую пробку и закусил приготовленными Зинаидой бутербродами.На даче имелся телефон. Евгений Ильич поднял трубку, проверил, работает ли. В трубке раздались гудки.«Что ж, работает, уже легче».Когда стрелки часов почти соединились на цифре «12», в дверь постучали.«Вот и пришел, – подумал Самохвалов, – странно, что я не слышал, как он подъехал. А может, он оставил машину где-нибудь на дороге, не надеясь проехать из-за сугробов?»Евгений Ильич открыл дверь. Выдохнув клубы пара, в дом вошел высокий широкоплечий мужчина в дорогой шапке. Меховой воротник его кожаного пальто был поднят.– Здорово, Ильич, – подмигнул вошедший, стаскивая перчатку и протягивая Самохвалову руку.– Здравствуй, Григорий.– А у тебя здесь тепло, – оглядываясь по сторонам, отметил гость.– Уже часа два топлю, так что дом немного прогрелся, подсох.– Правильно, печь надо топить хотя бы раз в неделю, а то дом сгниет.– Вот и топлю. Проходи, раздевайся.– А сам-то ты чего в куртке ходишь?– Думал еще за дровами выйти.Гость посмотрел на дрова, сложенные у печи, пожал плечами:– У тебя здесь дров на два дня.– Значит, не пойду, хватит и этих, – согласился Самохвалов.Григорий Германович Бутаков, три года назад ушедший из ФСБ, причем с генеральской должности, снял пальто, бросил его на диван. Подошел к печке, приложил к голубым изразцам руки с широко растопыренными пальцами и блаженно вздохнул:– Тепло! Кровь по жилам побежала.– Выпить немного хочешь, Бутаков? – спросил Евгений Ильич.– Если нальешь, не откажусь.– Налью, – Евгений Ильич поставил на стол вторую граненую рюмку.– За что выпьем? – спросил гость, глядя на Самохвалова. – Виделись мы с тобой совсем недавно, на прошлой неделе, так что за встречу пить не будем.– А ни за что, просто так.– Ну давай так выпьем.Они, не чокаясь, опрокинули по рюмке водки, закусили ветчиной, захрустели огурцом, разрезанным на четыре части, посмотрели друг на друга.– Что скажешь, Евгений? Согласен?– Погоди, Бутаков, не все сразу.– Вечно ты осторожничаешь! Сколько тебя знаю, ты всегда перестраховывался, во все времена был крайне осмотрительным. Но я тебе предлагаю дело, настоящее дело. Наша контора, вернее, ваша контора, просуществует еще год или два, а затем все разбегутся или подохнут с голоду. Я обратился к тебе, потому что ты профессионал, потому что ты на хорошем месте, да и знаю я тебя, как-никак, однокурсники.– И я тебя давно знаю, Гриша, очень давно, – согласился Самохвалов. – Что-что, а устроиться в жизни ты всегда умел.– Ну, знаешь ли… Такого тестя, как твой, у меня никогда не было.– При чем здесь тесть?– Ни при чем, это я так, к слову. Хочу показать Тебе кое-что.Бутаков, не торопясь, снял очки в золотой оправе, идеально чистым носовым платком, от которого исходил запах дорогого мужского одеколона, протер стекла, снова надел очки и лишь после этого извлек из внутреннего кармана пиджака конверт с фотографиями.– Посмотри, – Григорий Германович положил конверт на стол перед Самохваловым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15