Красивая вещь любит людей волевых, требуется немало достоинств, чтобы удержать ее при себе.
Верно сказал питерский: золото сравнимо разве что с бабами — к одному оно прилипает, а других не замечает совсем.
— Я не взвешивал, но золота немало.
— И сколько ты за него отдал? — возвращая нож, спросил Фомич, подумав о том, что он и нож бы приобрел в собственность.
— Здесь другая история, — небрежно сунул нож в жилетку Хрящ. Будто и не золото вовсе, а кусок обыкновенного железа. — Мне его подарил Степа Рыжий.
— Дорогой подарок.
— Я тоже оценил, — согласился Макар Хрящ.
— Ты вот что, — отбросил последние сомнения Фомич, — давай завтра часиков в девять подваливай на Хитровку.
— А Кирьян-то будет? — засомневался Хрящ.
— Расскажу ему все, как есть. Ты фартовый, а он таких любит, они удачу приносят. Да вот еще что… Ты к Лизке того… не клейся. Я ее замарьяжил.
— Ладно, договорились, — и, кивнув на прощание, Хрящ ушел в ночь, увлекая за собой Ваську Кота.
Фомич увидел, как от противоположного дома мелькнули две тени и, прячась под козырьками домов, устремились вслед за гостями.
Уж эти-то не отпустят, до самого пристанища залетных проводят.
Фомич еще немного постоял, а потом уверенно направился в глубину Хитровки, в небольшой флигель. Оглянувшись и не обнаружив ничего подозрительного, он выбил пальцами по двери негромкую дробь. Дверь тотчас открылась, и Фомич юркнул в проем.
Комната была небольшая, заставленная коваными сундуками, в углу стояла кровать, на которой, разомлев, поверх пестрых покрывал лежала девица лет восемнадцати.
Фомич старался не смотреть на нее и как заговоренный наблюдал за пальцами Кирьяна, неторопливо застегивающего рубаху.
— Хочешь? — показал Кирьян на девушку, которая совершенно не стеснялась своей наготы, и, махнув рукой, добавил: — Ах да, совсем забыл, ты же у нас однолюб. Ну чего там, рассказывай, — указал он рукой на сундук.
Фомич скромно присел на самый краешек. Не исключено, что под крышкой сундука находятся денежки от последнего налета на артельные мастерские, откуда только одной мануфактуры было вывезено на двадцати подводах. Кирьян любил работать с размахом.
— Не подстава? — устроился Кирьян рядом.
— Не похоже. Про питерские дела много знает и ведет себя так, как жигану положено.
— Как мазу держит?
— За своих горой стоит и лишнего тоже не болтает.
— Смотри в оба, а то рога замочишь, — строго предупредил Кирьян.
— Ты думаешь, я не понимаю, — обиделся Фомич.
— Ладно, что там за дело он говорил? — живо поинтересовался Кирьян.
Костя, стараясь не упустить малейшей детали и тщательно скрывая личный интерес, поведал о плане Макара.
— Дерзко. Умно. Слышал я о Хряще. Что ж, это на него похоже, — задумчиво проговорил Кирьян, внимательно выслушав Фомича. — Так во сколько договорились встретиться?
— Часиков в девять.
— Отлично. Буду. А еще и Степана с собой захвачу. Ему тоже не терпится с залетной птахой познакомиться. Ну а теперь давай попрощаемся, видишь, барышня дожидается, — кивнул он в сторону кровати. — Тебя никто не видел?
— Ни одна живая душа, — уверил его Фомич.
— Хорошо, порожняк гонять не будем. Ты вот еще что, на картишках залетного проверь. Жиганы питерские в картах большие мастера. Здесь его нутро до печенок высветится.
И, хлопнув Фомича на прощание по плечу, Кирьян задвинул за ним тяжелый засов.
Глава 3 ДЯДЕНЬКА, ПРОСТИ САЛАГУ
Толкучка на Покровском бульваре уже три недели доставляла сыщикам неприятности. Месяц назад в рыночной суете был подстрелен молодой сотрудник уголовного розыска, узнавший среди торгашей своего сбежавшего клиента. Пуля, пробив легкое, прошла навылет. Парень еще добрых полсотни метров бежал за стрелявшим, пока не свалился без памяти. А несколько дней назад один старик продавал золотые кресты с изумрудами, числившиеся в описи Оружейной палаты. Деда удалось взять, но допросить не получилось — в ту же ночь он был обнаружен в камере повешенным. Произошедшее можно было бы вполне списать на банальное самоубийство, если бы не одно обстоятельство: веревка, на которой висел старик, была довольно коротка, а ноги повешенного так высоко находились от пола, что старику следовало бы воспарить к самому потолку, чтобы затянуть петлю на горле.
Проку в этих толкучках Кравчук не видел. С каждым днем Москва превращалась в один сплошной базар. Рынки эти возникали стихийно, продавцы не боялись ни патрулей, ни налетчиков, ни облав. И если все же толкучку закрывали, то следующая возникала за соседним углом. Рынки напоминали живой организм, который обязан был заботиться не только о собственном развитии, но и о защите. А потому у каждого базарчика дежурили мальцы, которые мгновенно подавали сигнал о малейшей опасности. Толкучка тут же рассасывалась в течение одной минуты, как если бы ее не было вовсе.
На таких рынках можно было купить все: от малолетки, приехавшей на заработки откуда-нибудь из тамбовской глубинки, до ящика с гранатами. А потому сюда, как грифы на падаль, слетались жиганы со всех близлежащих губерний. Казалось, забрось невод — всех и вытянешь. Ан нет! Не так все просто, как выглядит на первый взгляд. Каким-то непостижимым образом жиганы узнавали о намечавшихся облавах и, словно тараканы, забивались по щелям.
И все-таки толкучку на Покровском бульваре удалось зацепить как следует. Кроме обыкновенных бродяг, набравшихся с полсотни, в сеть угодило разное пестрое жулье, состоявшее из форточников, голубятников, торбовщиков, щипачей. Кроме прочих пескарей, невод зацепил рыбку и посерьезнее. Обнаружились три матерых уркача, находящиеся в розыске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21