– Кровавый мальчик! – говорит чей-то голос.
Отражение ребенка в воде исчезает. Он стоит перед темной пещерой. И сразу вырос, возмужал. На нем богатое снаряжение витязя, все с золотой насечкой, осыпанное самоцветами. И тяжелое копье в руке, меч – в другой…
А из пещеры с шипением, со свистом выбрасываются на длинных шеях головы громадных змей… Огнем пышет от них…
Он ударяет мечом, колет копьем… Головы скрываются. Крутая лестница мимо пещеры ведет на вершину высокой горы… Лес темнеет по сторонам… Начинает подниматься Димитрий. Чудища выходят на дорогу, извиваются, бьют крыльями, грозят когтями, жалят, скалят зубы и отступают перед витязем… Ратники в черных доспехах с тусклым взглядом мертвецов выходят и нападают на него… Сталь звенит о сталь… Уже трудно стало витязю.
Вдруг он догадался, берет меч за острие, рукоять крестообразную показывает страшным ратникам, – и те распадаются пылью…
Выше идет витязь… Вот и вершина горы. Лес исчез. Даль необъятная видна, веселая, ясная, как с высоты днепровского берега, там, в Киеве…
Но сразу темнеет ясное небо… Черная, большая птица с железным клювом и когтями летит на витязя, окутанная тучами…
Ударил в птицу мечом витязь… Разломился меч… с жалобным звоном пало на землю в куски разлетевшееся лезвие… Копьем ударил – расщепилось копье… За шею гибкую, змеиную схватил витязь птицу… Душит, а она снялась и полетела с ним… Все выше, выше… Уж и горы не видно…
Руки отнял Димитрий от шеи зловещей птицы… А сам не падает на землю, выше, выше летит… И только видит, внизу – на ложе царском – лежит нагой кто-то, сложив руки на груди, смежив глаза… Это – тело его, Димитрия… И жаль ему того, который там… И чужд ему тот, внизу оставленный…
А сам он выше летит… Себя уж не чует… Вдруг – выстрел, как раскат грома, разбудил его.
С удивлением огляделся Димитрий.
Дверь избы, где он лежал, была широко раскрыта. За ней стояло несколько человек челяди, его сослуживцев. Игумен стоял у постели.
– Ты спишь, чадо? Лежи, лежи… Лучше, что ли, тебе дал Господь? Приказал господин твой, князь Адам, перенести тебя в другую горницу, почище. Больно неприглядно тут… Несите, детки…
Люди вошли, не понимая: отчего такая честь простому конюху? – и понесли ложе с Димитрием, поставили его в одном из запасных покоев флигеля, предназначенного для приезжих гостей. Светло и чисто было здесь. Когда Димитрия переложили на удобную постель и челядь вышла, инок передал юноше все, что взял у него день тому назад.
– Вот твои клейноды, сын мой. Береги их… Что будет с тобой – увидим… Ты сам скоро услышишь. А покуда – поправляйся! Христос с тобою…
Благословил и ушел.
Еще несколько дней пролежал почти одиноким Димитрий. Заглянул доктор князя, лысый, старый итальянец, дал что-то принять, пощупал пульс, посмотрел язык, подавил бока больному и пробормотал:
– Малярия грависсима… Теперь – хорошо… Теперь – пройдет…
И сам ушел.
Уж когда совсем стал поправляться Димитрий и сидел на постели, бледный, исхудалый, – появился тут и сам князь Адам, веселый, беспутный кутила, игрок и мот, известный по всей Речи Посполитой, но добрый, простой малый.
– День добрый, вас пане, – обратился он радушно и вежливо к своему недавнему слуге, – как чувствуете себя, ксенже Деметриус? Так нужно звать вас, как вы говорите?
Димитрий удивился немного.
– Благодарю вельможного пана за ласку и внимание, – по-польски заговорил Димитрий. – Меня действительно так зовут – Димитрий, князь Углицкий… И я извиняюсь, что вводил в заблуждение вельможного князя, приняв роль слуги… Прошу принять мою благодарность за хлопоты и внимание, оказанное мне теперь…
– Служу вельможному князю! Рад буду, если и дальше чем буду пригоден. Я уж дал знать брату моему, князю Константину… От него был гонец… Если пожелаете, оправясь конечно, – поедем к нему… Это недалеко…
– Служу пану вельможному, князю Адаму… Хоть завтра готов. Теперь мне лучше.
– Хвала пану Иисусу и Пречистой Матери Божьей Ченстоховской! А не позволит князь позвать сюда ксендза Игнатия? Нам обоим было бы интересно выслушать от вас все то, что открыли вы на исповеди вашему игумену…
– Прошу вельможного князя… Я готов…
Скоро появился духовник князя Адама, ксендз Игнатий Ронцевич, высокий, тонкий, гибкий, как рапира, патер с бесстрастным лицом и глазами ищейки.
Им обоим повторил Димитрий свой рассказ.
У патера в руках была какая-то книжка, вроде записной. Во время рассказа он часто заглядывал туда, словно проверяя что-то.
Когда Димитрий умолк, ксендз мягко заметил:
– У вас, пан, чудесная память… Так слово в слово почти передавал рассказ и отец Кондратий, игумен брагинский… Так само…
Князь Адам, очевидно, остался доволен.
– Теперь мы дадим вам покой, вельможный княже… А там… если будете в силах… У нас все готово…
С поклоном оба оставили Димитрия.

* * *
С небольшою свитой, словно бы безо всякой особенной цели, выехал князь Адам к своему прославленному брату Константину. Тут же и Димитрий, одетый шляхтичем средней руки.
Вообще, все так делается, чтобы и прилично было, и шуму поменьше. Если что неприятное выйдет, нетрудно и отречься: мол, все ложь и наветы – не возили никакого царевича никуда…
Недоверчиво принял Димитрия Константин. Не так он покладист, как брат его. Но тут случай помог. Нашелся углицкий выходец, Петровский некий. Услыхал он, что воскреснувшего царевича привезли, пришел взглянуть – и в ноги ему кинулся:
– Государь, солнышко ты мое! Привел Бог увидеть! Сразу признал я тебя, свет ты мой!
Конечно, это был самообман. Почти 16 лет прошло, и трудно было сказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37