В один момент литературное произведение можно опубликовать в интернете и тем самым сделать доступным по всему миру. Электронные средства публикации также позволяют легко и постоянно менять текст, дополняя или сокращая его.
Литература – это не только средство сообщения с другими людьми. Литература – это прежде всего глубокий взгляд в самого себя, изыскание, которое вполне может вестись при полном отсутствии читателя. Сколько интересных произведений остались неизвестными? Сколько мыслей и невостребованных восклицаний было выброшено при переездах или в холодную погоду использовано под растопку печей? Увы, рукописи горят, чрезвычайно быстро пожираются струйками алого, иногда текучего огонька. Может быть, для высших сфер рукописи и не горят, поскольку для высших сфер они и пишутся. Там, в этой оболочке Вселенной, которую мы величаем «небесами», всё и так ясно, включая всякое начало и конец.
Рукописи горят для нас, бренных людей. Наши рукописи. Где эти горы моих ненаписанных страниц, которые должны были появиться и не появились? Где они, замененные пошлыми часами обыденности? И так происходит со многими из нас. Самое важное, самое ценное в нас как в существах этого мира – способность мыслить и чувствовать, и выражать эти чувства знаками письменного языка, – эта способность относится на край приоритетов нашего существования. Порой необходимо непреклонно биться за лишний час, за лишнюю страницу. И пусть никто не видит в этой еще одной испещренной знаками ложечке сознания ничего ни нового, ни примечательного. Ну и что? Ни в ком из нас как в индивидуальных существах материального мира нет ничего примечательного, принципиально отличного от других. Это же не означает, что у нас нет права на существование! У каждого есть маленькое право на бессмертие, на легкую нить, которую мы можем оставить если не после себя, то параллельно с собой, нить той мысли-строки, которая, хоть и является грубой, несовершенной попыткой отразить хоть что-нибудь, что составляет нас, но всё же эта попытка дает нам право бороться с бренностью и технобиологичностью нашего существования.
Литература настоящая, литература в моем понимании создается не для того, чтобы ее читали. Она возникает слепком души человека, самым точным, насколько сам человек только способен обозреть свою душу. Настоящие книги не могут развлечь, они не могут включать забавные фантазии и анекдотичные страшные трагедии, что тоже есть часть победившего наконец диаволического наслаждения масс омерзительным и похабным. Нет, литература, если и содержит сюжет, то только как канву, как легкий фон для немого, но слышного повествования автора о своей неповторимо невысказанной душе.
Не случайно так трудно пересказать сюжет «Анны Карениной», «Войны и мира», «Братьев Карамазовых». Сюжет выходит убогий, скучный и непримечательный. Это всё равно как пересказывать сюжет великих картин на словах, на пальцах. Например, «Джоконда» будет выглядеть так: сидит тетка средних лет. Красивая? Да нет. Ничего особенного. И загадочно улыбается, скрывая зубы. Закрытым ртом. Ну, и там еще всякая мелюзга по фону. Всё. Вот вам сюжет. Любой плакат киношоу куда более содержателен и привлекателен, особенно если еще на нем чего-то написано. А дело в том, что совершенно не важно, что нарисовано на этой или любой другой гениальной, но так никогда и не увиденной мирскими глазами картине. Не важно, какая именно простая с побрякиванием там и сям мелодия положена в основу «Лунной сонаты» Бетховена… Важно, что всё это – точные слепки души автора, его тонкое и потому непревзойденное отражение самого себя в чем-то, что может быть прочитано другим, увидено другим или услышано другим.
Тема литературы, конечно, не позволяет оставаться только в рамках писательства. Она, безусловно, соприкасается с темой искусства вообще. Но всё же есть в этой письменной форме особые рамки и черты, делающие литературу столь привлекательной и конкретной в борьбе индивидуума со своей нарастающей бренностью.
Занятие писательством в его первобытной, одинокой, не рассчитывающей на читателя форме есть и удовольствие, и возможность креативного уединения, и шанс концентрации внимания на предмете, который кажется абсолютно незначительным в повседневной жизни, но неопровержимо краеугольным в жизни нашей души. Я бы сказал: литература – это то, что между автором и Богом, которое, если не стыдно сказать Богу, можно и позволить услышать другим. Но это упрощенное понятие Бога, эдакая замена образа строгого отца-учителя. Я бы сказал так: литература – это то, что между автором и самим автором в присутствии Бога и даже некоторых людей, у которых достанет терпения вникнуть в чей-то еще мир.
Комфорт человека, мир души, глубокое неторопливое созерцание себя и окружающего – это то, что вполне достижимо, хоть и не имеет легитимации в западной цивилизации. Оно не всегда зависит от достатка или от его отсутствия. Литературные занятия требуют отрешенности, но не вырванной отрешенности, когда все там бегают и тебя ищут, а ты тут притаился и что-то быстро-быстро пишешь, пока тебя не нашли. Нет, сия отрешенность должна быть гарантированной и хорошо подготовленной.
Никакие заборы не уберегут от мстительного вторжения в твою жизнь других чужих существ. Следует строить жизнь так, чтобы и без заборов ты бы никого не интересовал (хотя, конечно, забор этому скорее мешает, чем содействует).
Я вижу что-то очень пошлое в горделивой уединенности, монашеской отрешенности. «Между мной и Богом» одновременно и слишком дерзко и гордо, но и по-детски смешно и глупо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74