Урал охранял дорогое железо с неистовостью монгольского воина, обороняющего шатер Чингисхана. Детям во дворе он объявил вендетту, мстя за убийство близких родственников. Кей только вздыхал, оплачивая очередные джинсы подросткового размера. Справку о прививке пса от бешенства Кей вставил в красивую рамочку и повесил в коридоре, предъявляя по первому требованию багровых от ярости мамаш. В милицию на Кея не жаловались, но, когда он выводил пса, двор моментально пустел.
Кей вздохнул, подошел к собаке и потрепал по шее. Урал даже не сдвинулся с места, обиженно воротя морду.
Кей задержался у дверей, копаясь в карманах и проверяя, на месте ли ключи. Со стены на него смотрела его собственная фотография – напоминание о днях, проведенных с замечательной фотографиней. Девушка прилетела в Город из Европы в поисках экзотических сюжетов для иллюстрированного журнала.
Как ее звали? Ах да, Стелла… В ней действительно было нечто звездное. Наверное поэтому они быстро расстались. Двум звездам сложно ужиться. На память о себе Стелла оставила эту фотографию (Кей лежит на ХаДэ, задрав ноги на руль и скрестив руки на майке с надписью «Remember Hollister»). Еще она оставила послание на итальянском, написанное фломастером на обоях в спальне, над кроватью. Кей не утомлял себя переводом, а поспешил закрасить слова эмалевой краской из баллончика и напился. Он боялся прочесть нечто такое, что могло бы заставить его изменить жизнь.
Вот и гараж. А в нем – ХаДэ. Или: Фэт Бой, Толстячок, как назвал его родной папа-завод в далеком американском городе со смешным девчачьим названием Милуоки.
«Харлей-Дэвидсон», ХаДэ – так Кей именовал смысл своей жизни и главное сокровище, ценность которого не шла ни в какое сравнение ни с чем в мире. Переделанный, подогнанный, настроенный и облагороженный.
В разговоре с байком Кей всегда обращался к нему на «вы». Кей уверен, что ХаДэ – живое существо. Живее многих двуногих.
ХаДэ отвечал взаимностью и не подводил. Иногда слегка тускнел и деланно покашливал, но это случалось, когда Кей подсаживал к себе уж совсем выдающуюся шалаву. Такие катания ревнивый ХаДэ не любил и старался хорошенько потрепать девчонку, высоко подкидывая на колодезных люках. Девчонка с визгом вспоминала мамочку, пытаясь удержаться за твердые бока Кея и ерзая ушибленной попкой.
ХаДэ злорадно урчал. Байк и пес, словно сговорившись, пытались на пару доказать Кею, что от баб – одно горе.
Кей вынул из коробки чистую белую тряпочку и обошел ХаДэ, нагибаясь и стирая одному ему видимую пыль. Байк сверкал, как витрина Елисеевского магазина на Рождество. В свое время Кей не пожалел хрома, что влетело в несколько тысяч зеленых.
ХаДэ проявляет нетерпение. По блестящим спицам пробегают волны света, механизм дрожит от возбуждения: «Ну, когда же? Когда?»
Кей вывел его из гаража, захлопнул створки, тщательно запер. Уселся на затейливо прошитое седло, волшебно хрустнувшее дорогой кожей. Вставил ключ, завел двигатель и…
Все фигня, только Харлей и я!
Зарулив во двор, Кей прислонил байк к морщинистой старой липе. Знакомое урчание четырехтактного двигателя привлекло внимание жильцов. В окнах зашевелились занавески. Лица появлялись и пропадали, чтобы сообщить семье, что «этот ненормальный заявился к своей бывшей».
Созрев для развода, Кей предложил обойтись без лишних формальностей, но закон пожелал увидеть их обоих. Жена была довольна. В суде она разразилась получасовой речью, объясняя, почему не может жить «вон с ним, с этим черно-кожаным». Когда усталая женщина-судья обратилась к Кею, тот произнес:
– Лучше сто крыс на улице, чем одна дома.
Судья внимательно посмотрела на посеревшую от ярости жену Кея.
Их развели через полторы минуты.
С годами, постепенно отдаляясь, Кей и его жена присмирели, но каждый раз, заслышав во дворе трубный глас ХаДэ, доставившего Кея на разрешенное свидание с детьми, соседи ликовали, предвкушая живое шоу. Иногда ожидания оправдывались.
Зайдя в подъезд и поднимаясь по лестнице, Кей отметил, что трещины и выбоины на ступенях и стенах сохранились с прошлого года. А там, где равнодушные мастера пытались заровнять неровности, старые стены отторгали приляпанный цемент, демонстрируя полное нежелание терпеть ноздреватые бородавки.
У двери Кей остановился. Он с детства никогда не звонил сразу, а рассматривал темно-коричневый дерматин и пересчитывал ребристые шляпки обивочных гвоздиков, помогая себе пальцем, чтобы не посчитать один и тот же гвоздик два раза.
Теперь бы на подсчет ушло меньше времени, поскольку добрая половина гвоздей вылетела, потерявшись во времени. Да и не удалось бы спокойно заниматься подсчетами. Из-за двери доносились взволнованные голоса – мужской и женский. Голоса то отдалялись, то приближались. Это говорило о том, что их обладатели мечутся по квартире в некоторой растерянности.
Значит, удалось застукать жену с очередным любовником. Кей не одобрял замысловатые сексуальные упражнения бывшей супруги на территории, где обитали их общие дети – дочь-студентка и сын-школьник.
Застигнутые Кеем половые партнеры бывшей жены вели себя по-разному. Если любовник тихо собирал вещи и сваливал, Кей оценивал мужественный поступок и не пытался бить несчастного. Если же, храни Господь, недополучивший свою порцию оргазма парень начинал задираться, то живо оказывался за дверью, на глазах у публики, облепившей окна и свешивавшейся с балконов. Кей спускался следом, и во дворе юноша получал по полной программе.
Кей нажал кнопку звонка и, не отрывая пальца, медленно считал. На счете «десять» дверь распахнулась, и она предстала перед ним, разъяренная и растрепанная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117