Был механик жестоко скрючен, словно заклинило его в позе наездника, или как он сам называл ее «стоя в стременах». Как был скрюченный, так и приволокли его отроки, и бросили рядом с костром под ноги воеводе Само собой, о побеге он теперь и не помышлял. Он вообще плохо соображать стал, как с кобылы сверзился.
Сколько времени Забубённый провел в полузабытьи, он точно и сам не знал. Однако постепенно затекшие члены стали размягчаться и распрямляться сами собой. Все это время ратники готовили на костре невесть откуда появившихся зайцев. А когда кто-то из них толкнул механика в бок и сунул под нос кусок запеченной зайчатины, Забубённый и вовсе воспрял духом.
Запах свежезажаренного мяса приятно щекотал нос. Григорий мгновенно позабыл про свои раны. Сел, привалившись спиной к сосне, и вцепился зубами в зайчатину. Мясо было жесткое, но механик, ничего не евший еще с прошлой жизни, буквально рвал его на части, поглядывая на остальных ратников. Сам Путята, Данила и все прочие воины, сидя вокруг костра, жевали с неменьшим энтузиазмом. Но Григорий быстрее всех справился со своей порцией и стал посматривать по сторонам, не дадут ли добавки. Голод вдруг в нем проснулся зверский.
– Да ты, я смотрю, ешь-то по-нашенски, – похвалил его Путята, разделавшись со своим зайцем и вытирая руки о штаны. – Пора пришла разговор наш продолжить. Так из каких земель-то родом будешь, путник неизвестный?
– Родился я сам в Питере, – начал было Забубённый, но быстро поправился: – Ну то есть в землях северных, что рядом с морем северным лежат. А сродственники мои, те вообще из Новгорода родом.
– Вот значит, откуда ты, – довольно осклабился воевода, – из Новагорода. Теперь понятен мне нрав твой буйный. В землях ваших и князей-то уважать не хотят, всяк боярин на свой лад талдычит. Хотят – зовут к себе князя, хотят – изгоняют. У нас, паря, не так. У нашего князя не забалуешь. Он у нас голова, не то что ваши бояре, которые с жиру бесятся да воротят, что хотят. Никто им не указ. Новгород, оно конечно, богатый город, да больно своенравный. Разумею, добром это не кончится. Но и Чернигов, паря, не хуже.
«Ладно, хрен с ними, – подумал Григорий, – буду новгородцем, раз уж им так понятней. Тоже ничего, кстати, город. Не из последних. Да и правда это почти, по крови-то я как раз новгородцем получаюсь. Память предков заговорила».
– Да я что, – нашелся Забубённый, – я разве что сказал. Классный город Чернигов, спору нет. И князь у вас молодец, и воевода у него просто супермен. Даже бэтмен.
– Ты, паря, говори да не заговаривайся, – остановил его Путята. – Не понять мне тебя иногда. Где это ты иноземных словесов понахватался? С караванами купеческими ходил, что ли, в земли отдаленные?
Забубённый призадумался: врать, не врать? Решил врать. После окончания бесконечной скачки у него наступила эйфория. Требовалось расслабиться. Жаль, водки не было, зато хоть потрепаться можно. Все легче станет.
– Ну да, было дело. В загранку ходил многократно. Ну, там, в Швеции бывал, в Германии. Во Франции пару раз. А дальше всего ходил я за море-окиян западный на Кубу, такой остров в Карибском море расположенный. А дальше за ним большая земля есть, где живут индейцы. Ну, это люди такие, что перья себе в голову натычут, морду краской намажут и по полям скачут, охотятся. Или весь день поют песни.
– Это что ж за люди такие, – подивился один из ратников, – полоумные, что ли?
– Да брешет он, – заявил Данила и уточнил: – Никто море-окиян переплыть не может. Как с Савраски сверзился, так у него разговор прорезался. Вот и брешет.
– Нет, не брешет, – вдруг вступился за него ратник, сидевший по соседству с Данилой на поваленной сосне.
– А ты почем знаешь, Куря? – поинтересовался черноусый Данила.
– А потому знаю, что лет пять назад гостил в Новагороде. Не дружинником князя черниговского я тогда был, а воином свободных занятий. Нанялся я охранять местных купцов, а те меня к каравану добытчиков приставили. Вот и побывал я с новгородскими ушкуйниками в дальних походах. А они тогда ходили свои северные земли объясачивать. Вот в тех походах и видел я промеж людей обычных, особенных людей, что украшали себе головы перьями, лица мазали краской да курили всякие зелья, а потом впляс пускались, в бубен наяривая. Это они так духов лесных задабривали, чтоб на охоту везение выходило. А людишки те прозываются у них шаманами, тобишь колдунами по-нашенски.
– Это что же выходит, – рассуждал сам с собою Данила, – что Григорий бает, будто народы заморские все в шаманах-колдунах ходят?
– Да нет, мужики, – попытался объяснить Забубённый. – Это у них как бы одежа такая из перьев, ну как у тебя штаны да рубаха. А шаманов среди них тоже немного.
– Что же за чуда в перьях такие? – опять удивился Данила. – А погоды там какие? Тепло там или холодно?
– Да по-разному, – продолжал рассказывать Забубённый. – На одном берегу жарко. Там почти все голые ходят, крокодилы плавают в речках да пираньи – рыбы такие, что людей едят. А на другом берегу той земли холодно, как на нашем Севере, все в меха завернутые живут.
– Велика, видать, та земля, – вставил слово воевода. – А прозывается она как?
– Америкой зовется, в честь одного морехода иноземного.
Путята призадумался.
– Викинга, что ли? – уточнил воевода.
– Нет, не викинга.
– Думаю я, что брешешь ты маненько, Григорий, – рассудил воевода. – Нет такой земли на свете, чтоб викинги туда не смогли доплыть. Им все ведомо. А если есть земля большая за северным морем, то там и людей быть не может, ибо никто еще оттуда к нам не доплывал. Значит, должно там быть адским местам да господним страхам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15