Может быть, ты предпочитаешь, чтобы объявление войны застало меня здесь и я гнил в английской тюрьме, в то время как мои друзья, мои братья будут сражаться?
— Я хочу, чтобы ты был свободен, счастлив, но я хочу также сохранить тебя.
Это был крик отчаяния, в порыве которого Марианна бросилась Язону на грудь, спрятав на ней голову, обвив крепкие плечи моряка исхудавшими руками с почти прозрачной кожей…
Безутешная от этого нового горя, она прижала его к себе, укачивая, как ребенка, и нежно лаская завитки его волос.
— Ты не сохранишь меня таким образом, сердце мое. Я мужчина, моряк, и моя жизнь должна сообразовываться с моей натурой. Кстати… любила бы ты меня по-настоящему, если бы я согласился спрятаться под твоими юбками в час опасности? Любила бы ты меня трусливого, обесчещенного?..
— Я буду любить тебя в любом случае…
— Это не правда! Ты лжешь сама себе, Марианна.
Если я послушаюсь тебя, моя милая, наступит день, когда ты упрекнешь меня в трусости и будешь права. Бог мне свидетель, что я хочу быть с тобой, но я должен выбрать Америку.
— Америку, — с горечью сказала она. — Бескрайнюю страну… гигантский народ. Так настолько ли она нуждается в тебе… одном среди стольких тысяч и тысяч?
— Она нуждается во всех! Америка завоевала свою свободу только потому, что все те, кто ее хотел, объединились, чтобы создать народ! Я сын этого свободного народа… песчинка в морском песке, но такая песчинка, унесенная ветром отступничества, теряется навсегда.
Теперь Марианна тихо плакала, изо всех сил цепляясь за этот образчик мужественности, эту прочную стену, убежище, которое она снова теряет и на сколько времени? Она вновь побеждена и знала, что так будет.
Она всегда это знала. С первых произнесенных им слов она поняла, что ей предстоит безнадежный бой, что она не сможет удержать его…
Прижавшись губами к: ее волосам, он шептал, словно читая ее мысли:
— Наберись мужества, моя нежная! Скоро мы снова будем вместе. Даже если случайности войны не позволят мне встретить тебя, когда ты выйдешь на берег в Чарлстоне, все будет готово к твоему приезду… к вашему приезду, беби и тебя. Вас будут ждать слуги, дом, верная старая кормилица, которая позаботится о вас…
Напоминание о ребенке заставило поморщиться Марианну, и она снова отказалась говорить о нем, предпочитая ограничиться личными тревогами.
— Я знаю… но тебя не будет там! — простонала она. — Что станет со мной без тебя?
Не грубо, но решительно он избавился от удерживавших его рук и встал.
— Сейчас я тебе это объясню, — сказал он.
Прежде чем удивленная этим внезапным уходом Марианна смогла что-нибудь предпринять, он стремительно покинул комнату, оставив дверь открытой. Из-за нее донеслись быстрые шаги, затем голос:
— Жоливаль! Жоливаль! Идите!..
Через мгновение он вернулся со следовавшим за ним виконтом. И Марианна подавила крик, увидев, что Аркадиус с бесконечными предосторожностями несет в руках небольшой белый сверток…
Вся кровь Марианны отхлынула к сердцу. Жоливаль передал сверток Язону, и она поняла, что он подаст ей ребенка, чье приближение вызвало у нее ужас. Она бросила вокруг себя растерянный взгляд, надеясь найти убежище от этой снежно-белой опасности, которая надвигалась на нее из рук того, кого она любила.
Подойдя к кровати и движением головы отбросив упавшую на глаза черную прядь, он торжествующе улыбнулся потрясенной молодой женщине.
— Вот чем ты станешь, моя милая: очаровательной маленькой мамой! Твой сын составит тебе компанию и не оставит времени думать о войне! Этот славный парень заставит время бежать гораздо быстрей, чем ты думаешь.
Теперь он обогнул кровать, приблизился… Через мгновение он положит ребенка на одеяло… Его глаза лукаво блестели, и Марианне показалось, что она ненавидит его. Как он посмел?
— Унеси ребенка! — процедила она сквозь зубы. — Я уже сказала, что не хочу видеть его…
Наступила тишина, всеобъемлющая, такая гнетущая, что Марианна испугалась. Не смея поднять глаза на Язона, чтобы не увидеть того, что она могла прочесть на его лице, она повторила гораздо тише:
— Попытайся понять, что он представляет для меня.
Это… это выше моих сил.
Она ожидала приступа гнева, но голос Язона не изменил доброжелательности, — Я не знаю, что он представляет для тебя… и не могу знать. Нет-нет, не пытайся объяснить! Жоливаль сделал это с избытком, и мне известно все о его происхождении. Но теперь я скажу тебе, что он представляет для меня: просто красивый мальчуган, крепко скроенный и здоровый, которого ты долго создавала и произвела на свет в таких страданиях, что любая вина, даже если она имела место, при этом сгладилась, освятилась. А главное — он твой ребенок… только твой, к тому же он похож на тебя.
— Это правда, — поддержал его Жоливаль. — Он похож на портрет вашего отца…
— Ну-ка, хоть глянь на него! — настаивал Язон. — Наберись мужества посмотреть на него одно мгновение. В противном случае ты не та женщина…
Подразумевалось: «Ты не та женщина, в которую я верил».
Намек был ясен. Марианна слишком хорошо знала непримиримость личного кодекса чести Язона, чтобы не учуять опасность. Если она откажет ему в том, что он требует, она рискует увидеть, как уменьшается, словно шагреневая кожа, место, которое она еще занимает в его душе… Место, которое она имела веские основания считать менее значительным, чем раньше. Слишком долго жизнь заставляла ее играть — в глазах Язона — не особенно лестную роль… И она без всяких условий капитулировала.
— Хорошо, — вздохнула она. — — Покажи его мне, раз это так важно для тебя.
— Это правда очень важно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91