Проехав по дороге, освещенной бледным светом ноябрьского солнца и миновав ворота, украшенные массивными каменными колоннами с выгравированной над ними надписью «Бельведер», Хоуп резко свернула налево, к конюшням.
Приблизившись к входной двери, она услышала голоса внутри, вернее, один голос – мягкий, ласковый, он будто кого-то уговаривал…
На мгновение она вновь увидела себя на ранчо «Ивы», возле конюшен, там, где была его комната, словно она пришла к нему попрощаться. Хоуп постучала так же тихо, как тогда, – при желании Ник мог сделать вид, что не услышал.
Сначала за ее робким стуком ничего не последовало. Потом раздался низкий, напряженный голос:
– Да?
– Ник, это я, Хоуп…
– Входи.
Она прошла под лиловой аркой цветущей вистерии в его единственную комнату, которая была сразу и гостиной, и столовой, и кухней.
Молли сидела, положив передние лапы на обтянутые грубой джинсовой тканью колени Ника, будто только и ждала этого момента. Когда Хоуп вошла, она взвизгнула и бросила на нее умоляющий взгляд. Ее бархатисто-черная мордочка была вся в белой как снег пене; пена разбрызгивалась на пальцы Ника со щетки, которой он чистил Молли зубы.
– Кажется, она ждет, что я вызову представителя Общества борьбы с жестоким обращением с животными, – усмехнувшись, произнесла Хоуп.
– Похоже, так оно и есть.
– И как часто повторяется эта процедура?
– Каждый день примерно в течение шести лет. – Ник нежно посмотрел на Молли: – О’кей, мы закончили. Ступай с Богом.
Молли поняла все еще до того, как Ник выпустил ее: она ринулась к своей спасительнице, извиваясь всем телом и отряхивая на бегу пену. Хоуп с нежным тихим смехом тут же запустила обе руки в густую черную шерсть.
– У тебя ведь здоровые зубы и десны, да, Молли? И ты знаешь, что Ник никогда не сделает тебе больно, потому что он тебя любит.
Хоуп дивилась своей смелости. Тем более что в Николасе Вулфе она сразу почувствовала какую-то непонятную напряженность.
– Итак, – спросил он, – почему ты здесь?
– Мне нужно поговорить с тобой.
Поговорить со мной?
– Ладно, – сказал он уже мягче. – Давай поговорим и погуляем. Молли нужно вздремнуть, а она не сможет спать, если мы останемся здесь.
– Разве она не спит с тобой?
– Прежде спала, но когда ей исполнилось примерно шесть месяцев, в ней проснулся дух независимости. С тех пор у Молли своя жизнь, свои привычки. – Ник легонько похлопал Молли по голове, и та что-то проворчала в ответ.
Потом он поднял глаза на Хоуп и улыбнулся. Это была необыкновенная улыбка. Она означала, что Хоуп тоже была своей в ритуале жизни Ника и Молли, и частичка его любви и нежности предназначалась ей.
Выйдя из дома, они миновали лиловые кисти вистерии и не спеша направились к пастбищу, где гривастые подопечные Ника паслись в лиловатых сумерках ноябрьского дня.
– Расскажи, как вы с Молли нашли друг друга?
– Очень просто. Я тогда работал на ранчо, где разводили породистых лошадей. Владельцы ранчо разводили также спаниелей. Я много раз наблюдал рождение жеребенка, но никогда не видел, как щенится сука, и мне хотелось посмотреть на это. В тот раз весь помет состоял из прекрасных здоровых щенков, за исключением одного. Это и была Молли. Она оказалась крошечной и такой слабой, что не могла даже подползти к матери, не говоря уже о том, чтобы сражаться за обладание соском.
– И тебе предложили выходить ее.
Ник заколебался. «Да, Хоуп, все произошло именно так». Эти слова уже готовы были сорваться у него с языка. Но он понимал, что Хоуп Тесье знала не понаслышке о человеческой жестокости.
– Владелец попросил меня, точнее, приказал избавиться от маленького урода.
– Избавиться от Молли?
– Просто выбросить ее в мусорный бак по пути домой.
Одна, слепая и голодная в ночном холоде…
– Не могу поверить…
– Неужели? – Ник услышал в своем голосе холод, подобный тому холоду, что мог без труда погубить крошечного щенка. – Ты не можешь поверить, что бывают случаи, когда младенцев бросают, оставляя на верную смерть? Но так случается везде и постоянно – уж ты-то должна это знать, Хоуп.
– Да. – Она нахмурилась. – Пожалуй, ты прав.
Их прогулка по направлению к золотистому пастбищу была неторопливой, как и их разговор.
– Тебя беспокоят предварительные слушания?
Ее золотисто-рыжая грива дрогнула – она была удивлена, что он знает.
– Да, очень. Ты, наверное, видел новости по телевизору? Как жаль, что я их не смотрела. Когда Мэлори позвонила сегодня утром, я была совсем не подготовлена к таким известиям. Мэлори – это окружной прокурор, и она хочет, чтобы я подготовила Кассандру к перекрестному допросу и написала ее свидетельские показания.
– Ты не хочешь этого делать?
– Не совсем так… – Хоуп пожала плечами, не зная, как выразить свою мысль.
– Ты думаешь о том, что этот Роберт будет стараться оскорбить ее, заставит появиться перед публикой, в то время как она так больна и истерзана?
– Да, – согласилась Хоуп. – Я долго пыталась понять, почему это меня так беспокоит, и только сейчас нашла ответ: Роберт хочет еще больше унизить Кэсс, а Мэлори и я будем в этом участвовать.
– А не могут Кассандра и ее врач сказать, что она пока еще не в состоянии давать показания?
– Доктора могли бы сделать это, но Кэсс отказывается. Она не хочет откладывать процесс.
Неожиданно на лице Ника появилась широкая улыбка. И он уверенно произнес:
– Если ты не можешь уговорить Кассандру попросить отсрочки слушаний, ты должна подготовить ее к любой пакости, которую может себе позволить Люциан Ллойд. В этом и состоит дружба, Хоуп. Тогда ты не будешь участницей заговора, а станешь опорой своей подзащитной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85