в его Кружеве остается все. Малейшие впечатления, детали, которые наблюдателям могут казаться несущественными, но именно из них и складывается суть образа…»
Множество сит, одно другого мельче? И то, что смогло пройти через крупные ячеи, непременно задержится где-то чуть дальше?
«Именно… Задержится, навсегда оставаясь не только в памяти, но и доступным в любое время, были бы желание и надобность…»
Восхитительно! Это же так удобно!
«Думаешь? Расспроси имеющегося под рукой свидетеля и выясни, много ли в ее жизни удобств…» – ехидно посоветовала Мантия.
Расспросим. Благо других занятий, помогающих рассеять скуку, пока не предвидится:
– И часто ты так поступаешь?
– Когда необходимо.
– То есть тебе не нужно, скажем, учиться шить или драться, достаточно только увидеть, как это делают другие?
Хель молча кивнула.
– Ценное качество.
– О да, стоящее полновесного золота! Но я отдала бы все сокровища мира, лишь бы перестать быть лицедеем.
– Почему?
На миг ее лицо скривилось, словно от невыносимой боли, но спокойствие привычно вернулось, хотя теперь я уже смог заметить, каких усилий это стоит женщине.
– Потому, что живя чужими жизнями, я теряю свою.
«Теперь понял?..»
Признаться, не совсем.
«Когда лицедею нужно показать чей-то образ, по слоям Кружева начинается обратное движение воспоминаний, но ведь они не могут выйти на свет, если место уже занято? Не могут. Поэтому истинная сущность вынуждена на это время отступать в сторону…»
Хочешь сказать, даже сейчас, когда Хель предлагала мне приятно провести время, она…
«В эти мгновения ее изначальной не существовало…»
Забавно. Рядом со мной была другая женщина. Точнее, слепок, сделанный невесть с кого случайно или преднамеренно. Она доставила бы мне удовольствие, но сама при этом не испытала бы ничего, никаких чувств. И не запомнила бы ни единого момента, потому что… Воспоминания не способны запоминать. Оттиски не могут создавать новые гравюры.
Кошмарный дар, верно?
«Хорошего в нем мало, не спорю… Но и он может быть полезным…»
Полезным? Кому? Самому лицедею? Да, Хель смогла защитить свою жизнь, но лишь потому, что в ее кладовой нашелся подходящий обрывок памяти. А если бы не нашелся?
– Сочувствую.
Она благодарно качнула головой:
– Не жалейте, не надо. Лицедеям хорошо платят за службу.
– И в чем заключается служба, позвольте узнать?
– Мы запоминаем человека до мельчайшей черточки, все его слова, жесты, вдохи и выдохи… И каждый знает: мы не можем изменить то, что запомнили. Когда понадобится, повторим все точно таким же, как видели и слышали.
Не могут изменить? Разумеется, не могут! Если Кружево лицедея настроено только на просеивание, разложение образов на фрагменты и хранение полученных песчинок, в нем почти не остается свободных Нитей и Узлов для смешения струек получаемого опыта. Вернее, самый первый слой наверняка позволяет жить обычной жизнью, со всеми полагающимися потерями и обретениями, но необходимость часто пользоваться воспоминаниями отнимает время на собственную жизнь, следовательно… Да, завидовать нечему.
– И кому нужны ваши услуги?
– Многим. Огласить наследникам завещание главы семьи. Передать личное послание. Показать невесте жениха или наоборот. Сохранить в памяти важное событие.
– Постой! Ты можешь запоминать сразу нескольких участников, если уж упомянула о целом событии?
Хель кивнула:
– Да. Хотя это требует очень многих сил, но и ценится гораздо дороже.
– И ты можешь потом показать все происходившее?
– По очереди. Поэтому для сохранения особенных событий всегда приглашают нескольких лицедеев.
И все-таки восхитительный дар. При всей своей тяжести. Если смириться и принять судьбу, разумеется.
– Значит, платят хорошо?
Голубые глаза подтверждающе моргнули:
– Весьма.
– Но оплата не покрывает расходов?
Хель отвела взгляд, печально опуская подбородок, и тихо произнесла:
– Было бы нечестным только жаловаться на судьбу, и все же… Я мечтала бы родиться заново, без своего умения. Наверное, ты не поймешь… Мой отец был лицедеем.
Слово «отец» она выделила заметным нажимом, как будто именно в личности ее родителя или в его деяниях и крылся корень всех бед. Но для меня прояснения не наступило, потому пришлось поступить чуточку жестоко, беспечно заявив:
– Иначе, наверное, и быть не могло, ведь при зачатии ребенка без мужчины не обойтись.
– Мой отец! – Теперь слово выделилось и повышением тона голоса. – Не супруг моей матери, а отец !
Немаловажная деталь. И последняя из необходимых. Можно не продолжать расспросы, тем более уже вдоволь потоптался по незаживающей ране. Дальше расскажу сам:
– Ваша мать была из благородного рода, ее против воли отдали замуж, или же за годы, прожитые вместе с супругом, она не смогла стерпеться с ним, а может, пришлец, с которым случайно пересекся ее путь, воспользовался своим даром убеждения… Женщина не устояла. Не захотела устоять. А он и не вспомнил о своем безрассудном поступке, исчезнув из вида, когда жалеть было уже поздно… Не нужно подтверждать или опровергать мои предположения, прошу тебя! – добавляю, видя, как губы Хель нетерпеливо и болезненно вздрогнули.
– Но так все и было. До двенадцати лет я жила, даже не подозревая о своем наследстве.
– И была счастлива неведением, хотя страдала от множества детских бед, полагая их необоримыми. А потом, когда пришла пора взрослеть и вступать в права обладания Даром, чужие лица и голоса хлынули наружу, пугая родителей и слуг. И пугая тебя, потому что целые часы собственной жизни бесследно пропадали из твоей памяти… Может быть, нам не стоит продолжать этот разговор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20