Нельзя все время пренебрегать долгом, как это делаешь ты!
Кесси затаила дыхание. Судя по тону герцога, ссора приобретала глобальные размеры.
— Я был полностью в твоем распоряжении все последние недели, отец. И ты воспользовался этим в полной мере, но ни разу, хотя бы из вежливости, не поинтересовался, свободен ли я. Признаться, меня весьма удивило, что ты решил вовлечь меня в дела поместья. А потом до меня дошло: ты просто ждешь, чтобы я опростоволосился, допустил оплошность. Что ж, если ты решил таким образом устроить мне проверку, дело твое. Но я не намерен потакать тебе в том, как ты распоряжаешься моим временем и планами. На будущее советую согласовывать деловые встречи со мной. Я человек очень занятой.
Раздались звуки шагов. Открылась дверь.
— Стюарт никогда бы так не поступил! Он никогда не пренебрегал своим долгом. — Ярость клокотала в горле Эдмунда. — Если уж Господу было угодно забрать одного из моих сыновей, то почему он не выбрал тебя? Боже, как же я жалею, что ты вообще родился!
Кесси отшатнулась, словно ее с силой ударили в грудь. Пресвятая Богородица, этого не может быть! Наверняка ей это почудилось…
— Думаешь, я этого не знаю, отец? — По контрасту с яростью Эдмунда голос Габриэля был тих и спокоен. — Я всегда знал, что был нежеланным сыном. Так что ничего нового ты мне не открыл.
Дверь тихо закрылась, щелкнув замком. Кесси зажала рот ладонью. Колени у нее подкосились, и она беспомощно опустилась на ступеньку, сдерживая тошноту. Через пару минут она пришла в себя и решительно прошелестела юбками в кабинет. Ее осанке могла бы позавидовать и королева, а на лице была написана непоколебимая решимость.
Эдмунд сидел за полированным столом красного дерева. Он поднял голову, когда она появилась на пороге.
— Если не возражаете, — не церемонясь, сказал он, — то я бы предпочел остаться один.
— Но я возражаю. — Кесси закрыла широкие двойные двери. И прошла к столу. Герцог сощурился:
— Я люблю, когда эти двери распахнуты настежь.
Кесси не шелохнулась. Впервые она не чувствовала никакого трепета перед его титулом, не ощущала, что намного ниже его по положению. Лорд он или нет, герцог или еще кто, — он был прежде всего человеком и в данный момент не внушал ей никакого уважения.
— Будет намного лучше, чтобы двери пока оставались закрытыми, ваша светлость. Если вы, конечно, не хотите, чтобы слуги услышали все то, что я собираюсь вам высказать. Мне кажется, что они и так услышали сегодня более чем достаточно. Я по крайней мере услышала…
Он вскочил со стула, надменный как всегда.
— Вы слишком много позволяете себе, Кассандра. Я не потерплю подобной дерзости…
— А я не позволю вам заткнуть мне рот! Я выскажу все, что собираюсь. И сделаю это прямо сейчас.
Взгляд ее стал таким же ледяным, как и у герцога.
— На вашем месте я бы просто не смогла жить в ладу со своей совестью, — продолжила она. — Желать своему сыну смерти!.. Жалеть, что он вообще появился на свет!.. Давно уже пора броситься на колени и вымаливать у Господа прощение за такое кощунство!
Эдмунд побледнел. Не было сомнения, что эта паршивка подслушала его злосчастный разговор с Габриэлем. От начала до конца. И гордость вынудила его защищаться.
— Вы не понимаете, во что пытаетесь вмешаться, Кассандра…
— Напрасно вы так считаете. Я знаю гораздо больше, чем вам кажется. Габриэль поведал мне о своем детстве. Как вы всегда и во всем предпочитали Стюарта, а его в упор не видели.
Эдмунд развел руками:
— Ну, значит, вы и сами поняли, что он постоянно ревновал меня к брату!
Глаза Кесси сверкнули от сдерживаемого гнева. Не страшась последствий, она возразила герцогу, черпая силы в сочувствии мужу:
— Ну и что, что ревновал? Он же был малышом! Несмышленышем! И хоть вы и убедили себя в обратном, Габриэль любил своего брата, он сам сказал мне об этом! Но вы… вы дарили все — и игрушки, и любовь — только Стюарту. Габриэль вырос, постоянно чувствуя себя нелюбимым и одиноким!
— Одиноким? Да он никогда и не оставался один! Слуги буквально молились на него, баловали, как могли! И у него была мать…
— Единственный, кто у него был из близких, это его мать! — продолжала обвинять Кесси. — Габриэль — мальчик, и, естественно, смотрел в рот своему отцу. Боготворил вас. Добивался вашего одобрения. Вам же и в голову не приходило, что он тоже, хоть изредка, нуждается в добром слове, взгляде, сердечной ласке… Он рассказал мне, как однажды вы подарили Стюарту пони, а ему не привезли ничего… Ничего! Что же вы за отец, чтобы так обижать собственного сына, так бессердечно обращаться с ним? Вы говорили о долге. А почему ваш отцовский долг распространялся лишь на одного сына?
— Вас ввели в заблуждение. Габриэль ни в чем никогда не нуждался. У вас слишком живое воображение, Кассандра. К нему относились так, как он того заслуживал. А он был очень упрямым, своевольным и строптивым ребенком, вечно влипал во всякие истории. И когда подрос, проблем стало еще больше. Его поведение было вечным вызовом. Стюарт — полная ему противоположность!
— Нетрудно догадаться почему! Ребенок всегда чувствует, если он нежеланный! Уж я-то знаю, что говорю! Габриэля больно ранило, что родной отец пренебрегает им, и его горечь переросла в злость, в мятежный вызов. И к чему вам постоянно сравнивать его со Стюартом? Вот и вчера вы заявили, что Габриэль совсем не похож на Стюарта. А он и не должен быть похожим на кого-то еще! И неразумно ожидать, что один сын заменит вам другого! Более того, он давно не мальчик, чтобы можно было помыкать им, как раньше!
Эдмунд онемел и молча уставился на нее. В груди у него что-то больно сжалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104