И скорбная процессия скованных цепями двух тысяч ни в чем не повинных людей поплелась сквозь снега, морозы и вьюги к месту далёкого заточения.
И все пришло в движение с обеих сторон. Вооружались ратники, подтягивались союзники, точили оружие дружинники, и гонцы, нахлёстывая коней, мчались от князя к князю, от города к городу. Очередная братоубийственная война уже тлела, разбрасывая искры взаимного недоверия и ненависти.
А Ярун ничего об этом не знал, потому что крохотная усадьба, в которой его приняли, как приняли бы сына, лежала в стороне от дорог. Он уже вставал и даже начинал ходить, с трудом таская ослабевшие и будто совсем не свои ноги, и первым делом навестил коня, который застоялся в конюшне, пока выхаживали его хозяина. Конь был гладок и ухожен, радостно заржал, увидев Яруна, и ткнулся мордой в его плечо. И если бы не Милаша, сопровождавшая Яруна с первого его шага, он бы наверняка упал от столь крепкого приветствия.
— Ему надо ходить, — сказала мать. — Так скорее дурная кровь очистится.
И они гуляли. По чищеным дорожкам усадьбы, по конюшням и коровнику, где Ярун отдыхал, пока Милаша доила коров. А кругом уже пахло весной, синел, оседая, снег, капало с крыш и восторженно орали петухи.
Странно, но они почти не разговаривали. Им нужно было только быть рядом, смотреть друг на друга и ощущать растущую близость. Порою за весь день бывало сказано два-три слова, и, как правило, Милашей, но однажды уютный звук упругих струек молока, бивших в ведро, был нарушен Яруном.
— У меня ничего нет, кроме меча, — сказал он. — Разве ещё слово, которое даю с оглядкой, потому что не нарушаю. И один свет — ты, Милаша. Ничего не обещаю, но буду служить князю Ярославу так, что он даст нам и землю, и скот. Завтра я стану на колени перед твоим отцом и буду Богом молить его отдать мне тебя, если ты согласна.
Тем же вечером Ярун торжественно опустился на колени перед родителями Милаши, и жених с невестой получили благословение, скреплённое целованием иконы Божьей Матери. И свадьба была назначена ровно через семь недель.
Только 20 апреля отец вернулся озабоченным. Он поставлял к столу Ярослава молоко да сыры, которые сам мастерски варил и выдерживал в темноте до полной спелости. Ярослав был щедр и милостив к старому дружиннику своего отца, но в то предвечерье хозяин вернулся встревоженным и, помолясь по приезде, отозвал Яруна.
— Князь Ярослав и брат его великий князь Юрий, боюсь, что в беде большой. Стан их окружён Мстиславом с новгородскими, смоленскими и псковскими полками. Не миновать усобицы.
— Коли князь в беде, так и я в седле.
Ярун тут же заседлал коня, прицепил дедов меч, низко поклонился будущему тестю и ускакал в густеющие сумерки, даже не попрощавшись со своею наречённой.
Холодно было, ненастно и сыро.
4
А ещё днём, ещё до того, как Яруну стало известно, что Ярославу грозит беда, князь Мстислав в последний раз направил послов к братьям, князьям Владимирским. И хоть летописи уверяют, что был Удалой весьма миролюбив, посольство было всего лишь поводом затянуть начало битвы: Мстиславу нужно было выстроить новгородскую рать, которую привёл старший сын Всеволода Большое Гнездо, им же отвергнутый Константин. То ли князь Юрий догадался об этом, то ли Ярослав вообще ни о чем не желал думать, а только первым, поперёд молчавшего Юрия ответил:
— Не время болтать о мире. Вы теперь — как рыба на песке. Зашли далеко.
— Князь Мстислав предлагает себя в посредники в вашем споре с Константином, — продолжал добиваться седобородый степенный посол. — Не лучше ли остановить братоубийство, пока не заревели трубы?
— Сам отец наш великий князь Всеволод не мог рассудить меня с Константином, — сказал Юрий. — Так к лицу ли Мстиславу быть нашим судьёю?
— Пусть Константин одолеет нас в битве, тогда все — его, — поддержал Ярослав.
Послы удалились ни с чем, хотя задачу свою выполнили: и мир предложили, и время выиграли. А братья, довольные своей непреклонностью, пошли в шатёр пировать.
А пир был воистину Валтасаровым. И за пением славы и хвалы князьям, за звоном кубков, криками, смехом и общим шумом буйного застолья никто так и не заметил огненных слов, начертанных божественным перстом. Правда, пожилой боярин, служивший ещё князю Всеволоду, назойливо шептал на ухо князю Юрию, что-де стоит ли отвергать мир и не лучше ли признать Константина старейшим господином земли Суздальской.
— Воины смоленские весьма дерзки в битвах, а Мстислав в ратном деле не имеет соперников…
Но Юрий только отмахивался от его шёпота как от мухи. То были сумрачные времена обид и недоверия, когда подающий заздравный кубок вполне мог подсыпать в него яду, а обнимающий тебя брат — вонзить нож в спину, убедившись, что под рубахой нет кольчуги, и никто не верил никому. Верность рассматривалась как изощрённая хитрость, а клятва ровно ничего не значила, поскольку все уж очень часто и охотно клялись. И даже святая клятва на кресте ни к чему не обязывала, потому что в случае нужды клятвенный крест меняли на другой, а потом неистово божились, что клялись на ином кресте, а значит, и торжественное целование не имеет теперь никакой силы.
— Да у нас тридцать знамён! — вопили за столом. — Тридцать знамён да сто сорок труб и бубнов!..
— Оглохнут!..
— Да мы их сёдлами закидаем!.. — весело орал Ратибор.
— Никогда ещё супротивники наши не выходили целы из земель суздальских!.. — кричал Стригунок, вновь занявший место подле князя Ярослава.
— Верные слова. — Ярослав встал, и все замолкли. — И сила наша без пощады. Никого не жалеть, никого не щадить, даже тех, у кого оплечье золотое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19