Здесь не брали пленных и не щадили раненых, здесь старательно добивали всех, забирали оружие, сдёргивали сапоги, снимали окровавленную посечённую верхнюю одежду. Со всех, без исключения. С дружинников и ратников, с холопов и бояр. Такого он ещё не видывал. Никогда. И тогда он спешился, стал на колени и начал истово молиться не только о царствии небесном для павших, но и о милосердии, о котором забыли на этом поле. А потом сел в седло и отъехал прочь, поняв, что спасшихся надо искать подальше от этого опоённого кровью поля.
К концу третьего дня поисков он собрал два десятка дружинников, половина из которых была ранена. Дружинники оказались незнакомыми, служили князю Юрию, но золотая княжеская цепь на груди Яруна сразу убедила их в его праве отдавать приказы, и он повёл их к усадьбе на крупной рыси. Добравшись до неё, велел всадникам спешиться, взбежал на крыльцо и распахнул дверь.
И остолбенел, увидев вдруг постаревшего, потерянного хозяина, жалко притулившегося пред иконой.
— Где князь Ярослав?
— Уехал, — не поднимая головы, тихо сказал хозяин. — За ним его дружинники прискакали.
— Ну и слава Богу, — Ярун перекрестился. — А ты почему будто из седла выбитый? Где Милаша?
— Увёз он её, — еле слышно ответил старик. — Мать с той поры в беспамятстве…
— Куда увёз? — крикнул Ярун. — Куда умчал, спрашиваю?
— Будто в Переяславль…
Старик бормотал что-то ещё, но Ярун уже выбежал на крыльцо:
— По коням!..
В княжеском дворце Переяславля пировали, когда распахнулась дверь и вошёл Ярун. Все примолкли, а сидевший рядом с князем Стригунок посерел вдруг и протянул растерянно:
— Никак, с того света…
— Где Милаша, князь Ярослав? — тихо спросил Ярун. — Верни её мне, и ни о чем боле не спрошу.
— Кто такая? — не без смущения забормотал Ярослав. — Ведать не…
— Милаша. Моя Милаша. — Ярун шагнул к столу, в упор глядя на Ярослава. — Так ты отплатил за спасение своё?
— Что с воза упало… — начал было Стригунок.
— А ты… — Палец Яруна упёрся в него. — Ты молчи. Ты один знал, что я без кольчуги тогда выехал, ты… Ты страшной смертью умрёшь.
— Молчать, смерд! — закричал наконец-то пришедший в себя князь. — Вон, пока жив. Видеть тебя не желаю!
— И я тебя, князь Ярослав, — тихо сказал Ярун. — Как вольный витязь объявляю тебе, что отъезжаю от тебя навсегда.
Рванул с шеи княжескую золотую цепь, швырнул её на стол перед Ярославом и вышел.

ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Субедей-багатур — приземистый, широкий и тяжёлый, как веками обкатанный камень, — никогда не улыбался и никогда не повторял своих приказаний. Узкие глаза его умели смотреть не моргая, потому что этому его научила сама смерть, в лицо которой он глядел несчётное число раз. Голос его был глуховат и неразборчив, но никто никогда не осмеливался переспрашивать, что он сказал. Все знали, что он был великим воином, но великих воинов среди монголов хватало, а Субедей-багатур был один. Он читал битву, сидя в седле позади своих войск, но читал без ошибок, всегда вовремя отмечая ошибки врага. Его не любили все, даже сам великий Чингисхан: его чтили. И если остальные полководцы Чингиса были клинками, разящими врага, то Субедей-багатур был рукой, владеющей этими клинками.
Перед ним в походной юрте сидели командиры его туменов, поредевших во время трудного прорыва через Кавказ: Джебе-нойон, Тугачар и Голямбек, выдвинутый самим Субедей-багатуром. Сидели молча, не прикасаясь ни к питью, ни к еде, потому что к ним не прикасался сурово молчавший Субедей-багатур.
Он думал. Как всегда, неторопливо и основательно перебирал все известное по отдельности, не смешивая факты раньше, чем разберётся с каждым, поймёт его значение, место и самоценность и взаимосвязи, строго руководствуясь при этом точно поставленной ему лично задачей. Задача была ясной — великий Чингис всегда отдавал ясные приказы, — но прорыв через Кавказ потребовал больших жертв, помощи ждать не приходилось, и полководец решал сейчас, как исполнить повеление, исходя из того, что имел. А имел он, в сущности, не более трех туменов да двух уцелевших на долгом пути корпусных командиров, не считая назначенного совсем недавно Голямбека. Два оставшихся в его руках клинка из пяти, когда-то выступивших в этот поход, — неподвижно застывших перед ним Джебе-нойона и Тугачара. От них сейчас зависело куда больше, чем от всех его потрёпанных войск: по огромному личному опыту он знал, что битвы выигрывают полководцы, а совсем не число сабель. И, думая о повелении Чингисхана, взвешивая все, известное ему, Субедей-багатур ни на миг не забывал о тех, кому придётся исполнять это повеление.
Джебе-нойон. Очень опытен и до сей поры не утратил способности вовремя оглядываться, несмотря на весь победный боевой путь. Это хорошо, очень хорошо, потому что вождь, не теряющий головы от первых успехов, всегда сумеет внести поправки в случае неожиданной контратаки, непредсказуемого удара или внезапного изменения самого ритма боя. Это хорошее качество, но именно из-за него Джебе и может замедлить преследование. А отступающий противник неравнозначен противнику отброшенному: он способен вновь собраться и с силой, и с духом.
Тугачар. Внук Чингисхана, а потому весьма самонадеян. Стремителен, горяч и склонен не просто верить в успех первого удара, но и увлечься им. Врубиться в ряды врага и, встретив внезапное сопротивление, оказаться в окружении, в ослепляющих молниях клинков со всех сторон. Конечно, он не ударится в панику и не допустит её в рядах своих конников. Но он может погубить их и погибнуть сам. Это плохое качество, но оно же становится превосходным, когда Тугачар преследует сбитого противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19