– недоверчиво перевел он глаза с бутылки на меня.
– Похоже, проклятые капиталисты интересуются оловом Кумарха, – врал я без зазрения совести. – Надо съездить и посмотреть в каком все там состоянии... Давай выпьем, Леха, за дальнейшее процветание всего человечества в нашем лице!
– Руки сначала помой, – сказал Суворов. Смотрел он недоверчиво.
Я вышел в сени, где в разбитую раковину блевал ржавой водой прогнивший кран. Вымыв руки, подсел за благосклонно скрипнувший журнальный столик и сразу же наткнулся глазами на пару граненых стаканов. Полные беспросветного пессимизма, навсегда, казалось, забывшие о своей первозданной прозрачности, они отстранено топтались рядом с десертной тарелочкой. Уставшая от жизни, щербатая, к тому же смертельно раненая зияющей трещиной, она безвольно распласталась под посиневшими от зноя кружечками чайной колбасы. Брошенные на клеенку несколько росистых стрелок зеленого лука и великолепная розовая гроздь прошлогоднего винограда спасали этот натюрморт аппетитными живыми красками.
Всю эту красоту изобразил Суворов ровно через минуту после явления бутылки из пластиковой сумки. Разлив вино, я проформы ради кликнул Лейлу, готовившую на кухне плов из голубей, наловленных нашим хозяином во дворе при помощи большого медного таза (деньги девушка берегла для Москвы, и мясом с рынка нас баловала не часто).
Выйти к нам Лейла отказалась – по мусульманской привычке она с неохотой появлялась в мужском обществе.
– Насчет олова и проклятых капиталистов ты это здорово придумал, ценю, – выпив вслед за мной и закусив виноградинкой, начал Лешка, – но я почему-то не поверил. Сейчас сюда, не говоря уж о туда, никто не сунется.
– Сунутся, Леха, сунутся. Мы сунемся.
– Олово Юго-Восточной Азии вдвое дешевле. Даже я это знаю. Не надо лезть на высокогорье в валенках и штольни с шахтами в мерзлоте ковырять. Мой себе песочек прибрежный дешевыми руками малайцев и наслаждайся жизнью в белых штанах. А в тех краях... Все, что есть в тех краях, не считая, конечно, западного Таджикистана, – это золото Пакрута, но его очень немного... И еще – Уч-Кадо. Не темни, Черный, давай, колись!
Ну, в общем, я и раскололся. Может, и понадобится Лешка. Народа всякого он знает много, да и хата его может пригодиться для перевалки. В любом случае я подкинул бы ему денег – так пусть отрабатывает!
Перед сном я попытался уговорить Лейлу не ехать с нами, а остаться с Лешкой. После нескольких попыток я разглядел в ее миндалевидных глазах слезы. Беззвучные слезы, как я уже упоминал, всегда были для меня непреодолимым аргументом в любом споре, и я сдался. Она тут же уселась ко мне на колени и начала приглаживать мои спутанные волосы, что-то говоря по-персидски.
Наши отношения с Лейлой за последнее время значительно изменились. Они стали проще. Я уже не придумывал дифирамбов и часто смотрел ей в глаза, не любуясь. Но стоило мне отдалится от нее, не видеть, не чувствовать ее всем своим существом, то от всего, что было у меня в голове отходило и обособлялось одно чувство, одно подспудное желание – бежать, вернуться, скорее быть рядом...
Когда мы оставались одни, мне, да и ей, я знаю, не приходили мысли о сексе. Все случалось само собой, не начинаясь и не кончаясь никогда... Я до сих пор не мог понять ее до конца. Почему она пошла со мной? Почему терпит неудобства быта на колесах? И почему я не могу, ради нее же, расстаться с ней?
Следующим днем мы сидели с Сергеем и Федей в нашей пивной. Кивелиди опоздал почти на час и выглядел расстроенным. От него густо пахло водкой. Выпив по кружке пива, мы заговорили о деньгах, и Федя вынул из кармана пятьдесят долларов мелкими купюрами.
– Если нужно, будут еще баксы, – ухмыльнулся он, обнажив длинные желтые зубы.
– А может и не надо нам с тобой, Черный, ехать куда-то, шкурами рисковать? – мрачно улыбнулся Кивелиди, перебирая в руках мятые зеленые бумажки. – Похоже, мы уже оторвали свой самородок в Федином лице – вон сколько за ночь накоцал!
– А чо, мы не маленькие, завсегда на чефир наскребем, – с хохотом сказал Федя. – Но вас, мужики, чаем-то не напоишь, вы птичьего молока хочете! Из девичьих сисек, ха-ха-ха... Но ехать туда надо, Васька мне говорил, что в тех краях и алмазы есть!
– Не алмазы, а трубки взрыва, в которых алмазы могут водиться, – хмыкнул я. – А это большая разница.
– Если могут водиться, то водятся! – заржал наш Сусанин.
Его улыбка напомнила мне гримасу какого-то очень знакомого киногероя. Мерзкая рожа, ногти не стрижены... Да, конечно же, Фредди из “Кошмара на улице Вязов”!
– Фредди всех нас хочет съесть! – сам себе сказал я вслух и, обратившись к нему, продолжил:
– Федя, ты не обидишься, если я буду называть тебя Фредди? Это был такой симпатичный киношный персонаж с длинными, длинными железными когтями; он очень любил резать на меленькие кусочки маленьких визжащих деток, да и подвернувшимися взрослыми тоже не брезговал.
– Валяй, – захохотал Фредди, – кликуха мне нравится! – Импортная!
Потом я рассказал им о Лешке. Сергей, отведя глаза в сторону, мрачно задумался.
– Поздравляю, Черный! – сказал он через минуту. – Ты успел-таки испортить мне настроение раньше, чем я тебе... Ведь ты знаешь, что Лешка трепач и сейчас уже сидит где-нибудь и вешает лапшу, нашу с тобой лапшу, кому-нибудь на развесистые уши. Все, что мы можем сделать сейчас умного, так это пожать друг другу руки и разойтись по своим бабам. Но это, к сожалению, тоже будет глупостью – каждый из нас, кто завтра, кто послезавтра побежит за Гиссарский хребет в одиночку, и через много лет будущие геологи Великого Афганистана или Соединенного Узбекистана найдут там наши выбеленные ветром и солнцем кости и отриконенным ботинком отшвырнут в сторону наши безмозглые черепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119