Вскоре после полудня, при безоблачном небе, мы вышли на улицу: мать в белом прогулочном платье и соломенной шляпе от солнца, я в белой касторовой шляпе и бледно-голубом платьице. Мы направились в центр деревни и вскоре миновали деревенскую церквушку с большим неухоженным кладбищем. Из приземистых коттеджей с темными окошками прямо в голубое небо поднимался дым.
На ходу мы обсуждали происшедшее, и матушка повторила, что, как она думает, в дом вломился давешний бродяга.
– Если он мне опять попадется, – заверил я, – я его задержу и крикну мистера Эмериса.
Вдруг встревожившись, матушка встала как вкопанная.
– Обещай, Джонни, никогда не заговаривать с незнакомыми людьми.
– В деревне и чужих-то никогда не бывает, – пожаловался я и перевел взгляд вправо. – Оттого в постоялом дворе закрыли извозчичьи конюшни.
Напротив церкви находился единственный в деревне постоялый двор, старое, наполовину деревянное здание, которое словно склонялось к дороге, высматривая возможных гостей. Что и понятно, поскольку недавно была выстроена дорожная застава, большая дорога проходила теперь в полумиле от деревни, путники там больше не появлялись, и постоялый двор превратился в простой трактир. Прошел год, как перестал слышаться здесь грохот карет, несшихся к почтовой станции, и они сделались для меня не более чем воспоминанием, смутным, но славным.
– Можешь прочесть вывеску? – спросила матушка.
– Да. «Роза и Краб». – Но тут же я признался: – По правде я не читаю, а знаю, что здесь написано. Но «Р» я узнал бы и без этого, и «К», конечно, тоже. Ты же понимаешь.
Когда, уже в давние времена, я спросил матушку, почему гостиница звалась так странно, она предположила, что слово «краб» обозначало сорт яблони. Как бы то ни было, картина на вывеске так выцвела от непогоды (да и живописец не отличался мастерством), что уверенно опознать можно было только розу, предмет же на заднем плане мог быть чем угодно, и мне нравилось видеть в нем не хорошо знакомый фрукт, а зловещего, похожего на паука морского обитателя.
– Еще немного, и ты будешь читать все что угодно, – заверила матушка, и мы, бредя через центр деревни, это обсудили.
Далее дома стали встречаться реже, по правую руку дорога вышла к реке и начала спускаться к Лугам, которые открылись теперь нашему взгляду: вокруг дома, в середине мутный пруд. Чтобы срезать путь к Силвер-стрит, где, как мне было известно, жили родные Сьюки, нужно было держаться правее, по краю Лугов. Но матушка никогда не ходила этим путем, потому что в паводок дорогу заливало и вообще это была не самая приятная часть деревни. Мы отвернули от Лугов и двинулись налево.
У домика на краю Лугов, где две пожилые сестры держали школу (я часто видел, как ходили туда и обратно ученики с книжками и грифельными дощечками), я спросил:
– Когда я научусь читать, я пойду в эту школу?
– Нет, я и дальше буду сама тебя учить. У нас будет собственная маленькая школа, очень веселая. Я попросила дядю Марти купить нам целую кучу книг, во вчерашнем письме сказано, что он их отправил, теперь их можно ждать со дня на день. Вот эту новость я и хотела тебе вчера рассказать. – Она схватилась за лоб. – Ох, за этой суматохой я забыла утром ответить на письмо. Напомнишь мне позднее, Джонни?
– Как по-твоему, какие он выбрал книги?
– Ну, – отвечала она, – он был немножко нездоров, а потому попросил другого джентльмена, чтобы тот выбрал книги, – мистера Сансью, мы оба его знаем.
Мы миновали пруд, где скапливалась речная вода, и в конце Лугов достигли моста; там дорога разветвлялась. Левая дорога большим кругом шла по деревне – этим путем мы пользовались всегда; другая, нами не хоженная, поднималась на Висельный холм, к дорожной заставе.
– Ну, пожалуйста, давай поднимемся на холм.
– Тебе было сказано уже сто раз, что никаких виселиц там больше нет.
Это было правдой, но я не мог поверить, что там так уж и не на что смотреть.
– Да ну их, виселицы. Я другое хочу увидеть, ты знаешь.
– Хорошо, мы пройдемся туда, но только до заставы. Вначале дорога была зажата между высокой стеной слева и разросшейся живой изгородью справа, и по пути ничего нельзя было разглядеть. Однажды нам пришлось буквально вжаться в стену, когда с холма, подскакивая на дорожных камнях, прокатилась с грохотом большая повозка. Дальше верх стены местами был обломан, и мы видели по ту сторону густо-зеленый волнистый склон долины, там и сям украшенный случайным деревцем.
– Там вроде бы что-то блестит, – воскликнул я. – Как ты думаешь, это озеро?
– Это лесопарк при большом имении, – мягко заметила мать.
– Я вижу оленя!
– Да, они сохраняют дичь. – Через несколько шагов она добавила: – Кстати, Джонни, никогда не спрашивай Сьюки о ее отце. Ты сделаешь ей очень больно. Когда подрастешь, я тебе объясню.
Но я не слушал, потому что вот-вот должна была показаться застава. Временами я подскакивал, чтобы заглянуть за высокую живую изгородь, и однажды заметил верх большого фургона, который предшествовал нам под прямым углом к нашему пути. Немного дальше мне уже не потребовалось подпрыгивать, чтобы увидеть груз – высокие охапки соломы – и человека наверху, но не кучера и не лошадей; поэтому казалось, что человек этот парит по волшебству над изгородью, как мальчик из арабских сказок. Двигалась эта громоздкая колымага на удивление быстро – явно быстрее, чем я, пеший. Взволновавшись, я повернулся и крикнул:
– Это, наверно, застава!
– Нам пора обратно.
– Ну, еще чуть-чуть, – заныл я.
– Нет. Погода портится, того и гляди пойдет дождь.
Это была правда, на востоке голубизна неба немного потемнела, хотя на западе по-прежнему светило солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31